Татьяна Муравьева - Иван Федоров

Иван Федоров отпросился у митрополита Макария к Троице-Сергию на богомолье, mom отпустил его охотно. И даже попросил передать поклон тамошнему настоятелю старцу Артемию, но на самом деле Ивана влекло сюда совсем другое. Он хотел поговорить со старым греческим монахом Максимом, недавно выпущенным из многолетнего заточения и доживающим свои дни в Троице-Сергиевом монастыре.

Перекрестившись на надвратный образ, Иван Федоров отправился прямо к настоятелю, передал ему поклон от митрополита, отстоял вечерню в Троицком соборе, приложился к раке Святого Сергия Радонежского, устроился на ночлег на монастырском подворье, а потом пошел узнавать, примет ли его старец Максим.

Когда Иван Федоров вошел в келью и, низко поклонившись, остановился у порога, Максим Грек что-то быстро писал при свете одинокой свечи. Он был очень стар, худ, изнурен годами и несчастьями, его длинные волосы и борода были совершенно белыми.

Старец обернулся, и Иван Федоров увидел темный, изборожденный морщинами лик, как на иконах старинного греческого письма. Но смотрел старец Максим не с суровой скорбью, как иконные лики, а живо и с нескрываемым любопытством.

— Давненько не было у меня гостей из Москвы. Кто ты таков и зачем пожаловал?

Иван Федоров назвал себя и сказал:

— Отче Максиме, я пришел поговорить с тобой о печатном деле. Ведь ты, я слышал, бывал в молодости в Венеции и знавал тамошних типографов?

— Венеция! — медленно, наслаждаясь самим звучанием этого слова, произнес Максим Грек. — Да, я бывал там, но как давно это было!

Иван Федоров почтительно молчал, понимая, что, прежде чем приступить к разговору по существу, старик пустится в пространные воспоминания.

— Венеция! — повторил Максим Грек. — Что за прекрасный город! Впрочем, — перебил он сам себя, — я был тогда молод, и мне все казалось прекрасным. Ты хотел узнать о венецианских типографах. А что тебе в них за нужда?

— Божьим соизволением, начали мы в Москве печатать книги. Великое прилагаем к тому усердие, но многого еще в печатном деле не знаем и рады всякой крупице нового знания.

— Печатные книги! — воскликнул Максим. — Благое дело! А показать что-нибудь привез?

Иван Федоров вынул из-за пазухи завернутое в полотенце Евангелие и, развернув, подал старцу.

Максим бережно принял книгу и начал медленно листать.

— Что ж, изрядно! — промолвил он, закрывая книгу. — Расскажу тебе все, что знаю о венецианских печатниках, Бог даст, извлечешь из моего рассказа пользу для своего дела. Садись и слушай.

Иван Федоров опустился на лавку, и старец Максим повел свой рассказ.

— Был в Венеции некий философ, весьма искусный, имя ему Альдус, а прозвище Мануций, родом итальянец, отечеством римлянин, древнего римского рода, большой знаток греческого и римского языка и словесности. Я к нему часто хаживал по книжным делам.

Приехал тот Альдус Мануций в Венецию в лето 1490-е, намереваясь открыть там школу древних языков. А чтобы иметь в своей школе все потребные для обучения книги, основал типографию, собрал вокруг себя знатоков греческого языка и стал готовить издания древнегреческих писателей. Издал он целую библиотеку: и сочинения Аристотеля в пяти фолиантах, и Аристофана, и Фукидида, и Софокла, и Геродота, и Ксенофонта, и Еврипида, и Демосфена, и Плутарха, и Платона, и многих других философов и ораторов. Всего из типографии Альдуса Мануция вышло сто пятьдесят три книги.

Для редактирования текстов собрал он вокруг себя ученых людей, — в Венеции их содружество называли — академия Альдуса. И сам он был ученым, написал несколько сочинений по древней филологии.

Много нового ввел Альдус Мануций в типографское дело: научился отливать мелкие шрифты, ввел в употребление особый наклонный шрифт — курсив, первым начал издавать книги небольшого формата — в одну восьмую листа. Такую книгу можно читать не кладя на стол, а просто держа в руках.

Искусство печати поднял он на небывалую высоту, его издания — их называли «альдины» — вызывали всеобщее восхищение. Многие типографы, а типографий в городе было около полутора сотен, стали ему подражать, а некоторые — подделывать альдины. Чтобы обезопасить себя от таких подделок, Альдус Мануций начал ставить на всех своих книгах особый знак: дельфин, обвивающий якорь. Якорь означает незыблемость и твердость веры, а рыба-дельфин — душа человеческая, удерживаемая якорем веры от зла и нечистоты [6] Существует и другое толкование типографского знака Альда Мануция, отличающееся от сообщенного Максимом Греком. Согласно ему, типографский знак Альда Мануция иллюстрирует латинскую пословицу — festina lente — «поспешай медленно»: дельфин символизирует быстроту, а якорь — сдерживающее начало. .

— Отче Максиме, — попросил Иван Федоров, — а нет ли у тебя какой-нибудь книги Альдуса Мануция, чтобы мог я увидеть альдину своими глазами?

Максим Грек усмехнулся.

— Когда я приехал в Москву, то привез с собой немало книг, были среди них и альдины, подаренные мне самим незабвенным моим другом Альдусом Мануцием. Но за годы мытарств, что пришлось мне здесь перенести, библиотека моя сильно поредела. Однако кое-что мне удалось сохранить.

Максим Грек отпер кованый сундучок и достал небольшой, изящно переплетенный томик.

— Вот сочинения Плутарха издания Альдуса Мануция.

Иван Федоров взял томик в руки, открыл первую страницу и увидел дельфина, обвивающего якорь.

Венецианские типографские традиции оказали несомненное влияние на работу наших первопечатников. Иван Федоров в предисловии к своему «Апостолу», рассказывая о начале печатного дела в Москве, пишет, что царь «начал помышляти, како бы изложите печатные книги, яко же в греках, и в Венецыи, и во Фригии и в прочих языцех». А неизвестные авторы «Сказания о воображении книг печатного дела», написанного в XVII веке, рассказывая о начале деятельности Ивана Федорова и его помощника Петра Мстиславца, говорят: «Глаголют нецыи о них, яко от самих Фряг то учение прияста». (Фрягами на Руси называли иностранцев, преимущественно выходцев из Италии.)

Об итальянском влиянии свидетельствует и то, что типографские термины, принятые в России в XVI–XVII веках («штанба» — печатня, «тередорщик» — рабочий у печатного станка, и другие), итальянского происхождения.

Интерес русских типографов вызывало и то, что в Венеции существовали и типографии, издававшие книги, отпечатанные кириллицей. Из захваченной турками Византии в Италию бежали многие образованные греки, пробуждавшие интерес к греческой культуре. Много было в Венеции и беглецов из также пребывавших под турецким игом югославянских стран. Славяне в Венеции селились на одной из самых красивых городских набережных, которую так и называли — «Славянский берег».