Василий Соколов - Спиноза

Аффект, согласно Спинозе, выражает состояние как души человека, всегда наполненной теми или иными идеями, так и тела его, способность которого к тем или иным действиям может увеличиваться или уменьшаться под влиянием соответствующих аффектов. Стремление человека к поддержанию своего существования, поскольку оно относится к его телу, автор «Этики» называет влечением (appetitus). Будучи осознано душой, оно становится желанием (cupiditas). Кроме него к числу основных аффектов человека относятся также удовольствие (laetitia) и неудовольствие (tristitia).

Подобно Декарту и некоторым другим представителям психологии рассматриваемого столетия Спиноза стремится разобраться в путанице человеческих страстей. Он аналитически выявляет указанные основные аффекты, к которым сводится вся бесконечно сложная эмоциональная жизнь человека, определяемая не только огромным разнообразием людей, но и не меньшим разнообразием объектов, воздействующих на человеческую психику. Поэтому, например, чревоугодие, пьянство, скупость, разврат, как и честолюбие, суть лишь частные случаи любви или желания — в соответствии с природой своих объектов. Аффекты могут сочетаться друг с другом бесчисленными способами, и вследствие этого число их еще более возрастает. Для обозначения множества из них даже не хватает слов (см. 8, 1 , 498).

Хотя в принципе аффект в силу независимости и параллельности атрибутов представляет собой состояние как души, так и тела человека, Спиноза в соответствии со своей рационалистической методологией нередко рассматривает идеи в качестве определяющих причин аффектов. Это относится уже к тем из них, которые соответствуют смутным, неадекватным идеям чувственного опыта. Такие аффекты философ именует страстями (animi pathema).

Понятие аффекта шире, чем понятие страсти, которое выражает лишь пассивные состояния человеческой души, порождаемые чувственным, недостоверным познанием. Бесчисленность степеней неадекватности, присущая этому виду познания, порождает и бесчисленность страстей. Разнообразие духовного облика людей, руководствующихся в своей жизни прежде всего чувственным мнением, и находит свое выражение в различном сочетании страстей. Неповторимость человеческой индивидуальности Спиноза связывает именно с их наличием.

Рассмотрению действия страстей автор «Этики» уделяет очень много внимания. Он показывает какую непреодолимую силу могут приобретать они над людьми, раскрывает ошибочность всеобщего предрассудка, будто люди свободно выбирают свои страсти. Между тем это совсем не так. Страсти, заполняя у подавляющего большинства людей все их сознание, сплошь и рядом подавляют их действительно сознательные стремления и действия, связанные с высшими родами познания.

Бессилие человека перед лицом своих страстей автор «Этики» называл рабством, ибо в них выражается не столько сила человека, сколько его слабость, пассивность, с необходимостью связанная с сущностью человека в качестве частички природы. В этой связи мы находим в «Этике» и слова, часть которых вынесена в название данного раздела: «…мы различным образом возбуждаемся внешними причинами и волнуемся, как волны моря, гонимые противоположными ветрами, не зная о нашем исходе и судьбе» (8, 1, 506).

Таким образом, пассивность человеческого существа, доводящая его до состояния рабства, есть прямой результат необходимости, царящей во всей природе. Отрицая наличие у человека воли как особой способности его духа и тем более свободы ее, Спиноза на первый взгляд усиливает тот фатализм, о котором шла речь выше и в котором его обвиняли многие его современники.

Однако констатация скованности человеческой деятельности страстями отнюдь не представляет последнего слова спинозовского учения об аффектах и о человеке в целом. Если четвертая часть «Этики» называется «О человеческом рабстве или о силах аффектов», то ее пятая, заключительная часть озаглавлена: «О могуществе разума или о человеческой свободе». В следующем разделе мы и рассмотрим это важнейшее учение Спинозы, составляющее основу его этической доктрины.

Отрицание свободы человеческой воли, характерное для передовой философской мысли XVII столетия, так или иначе тяготевшей к материализму, сочеталось с натурализацией самого понятия свободы. Особенно последовательно она была выражена великим английским материалистом Гоббсом в его «Левиафане»: «Свобода означает отсутствие сопротивления (под сопротивлением я разумею внешние препятствия для движения), и это понятие может быть применено к неразумным созданиям и неодушевленным предметам не в меньшей степени, чем к разумным существам» (17, 231). Например, вода, писал он в другом своем произведении, будучи несвободна в том или ином сосуде, освобождается, если этот сосуд разбить. Полностью распространяя на человека это понимание свободы, Гоббс решительно отрицал наличие у него свободной воли. Автор «Левиафана» писал здесь, что словосочетания «свободный субъект» и «свободная воля» столь же бессмысленны, сколь бессмысленно, например, словосочетание «круглый четырехугольник» (там же, 78). Но, рассматривая таким образом свободу воли человека как полностью противоречащую естественной закономерности, отождествляемой с необходимостью, Гоббс отнюдь не отрицал достигаемости свободы для человека, которая возможна не вопреки, а на основе необходимости. В том же своем произведении английский философ написал, что «свобода и необходимость совместимы. Вода реки, например, имеет не только свободу, но и необходимость течь по своему руслу. Такое же совмещение мы имеем в действиях, совершаемых людьми добровольно» (там же, 233).

Принципы натурализации свободы, а еще более того возможность сочетания необходимости со свободой развивал и Спиноза. Причем если у Гоббса эти вопросы находились, можно сказать, на периферии его философских интересов, то Спиноза поставил их в самый фокус своей философской доктрины. Поэтому уже в одном из основоположных понятий его метафизики — понятии бога-субстанции как причины самой себя сочетаются необходимость и свобода. Как не подчиняющаяся никакому другому началу, субстанция совершенно свободна в своей деятельности, а как осуществляющая эту деятельность на основе законов математического типа, она ни на один миг не покидает границ необходимости. Учение о взаимозависимости необходимости и свободы принадлежит к числу великолепных достижений диалектики нидерландского мыслителя. Причем это диалектическое положение он развивает в сфере не только своей метафизики, но и антропологии и в особенности этики.