Базыр Вампилов - От Алари до Вьетнама

Сложность заключалась еще и в том, что почти не было преподавателей — членов партии, владеющих национальными языками.

Были созданы языковые секторы: горно-дагестанский, азербайджанский, фарсидский, интернациональный, тюркский. Весь остальной студенческий состав в зависимости от подготовки был включен в основной сектор — в лекторскую группу для подготовки руководителей кружков и в семинарскую группу, состоявшую из наиболее квалифицированных товарищей. За первый год работы университет окончило около тысячи человек.

До 1929 г. КУТВ работал как государственный университет. С 1929 г. он стал функционировать в системе общественной организации Научно-исследовательской ассоциации по изучению национальных и колониальных проблем.

Ко времени начала моей учебы в КУТВе он превратился в громадный учебный комбинат. На основном курсе был установлен трехгодичный срок обучения.

Учебный план университета включал в себя общеобразовательные дисциплины (родной и русский язык, география, физика, химия, биология, математика), социально-экономические дисциплины (история ВКП(б), древняя история, история средних веков, новая история, история колониальных и зависимых стран, история народов СССР, экономическая политика, политическая экономия, экономическая география, история Коминтерна, диамат, ленинизм), специальные предметы (курс Ближнего Востока, партийное строительство и Конституция СССР, текущая политика, военная подготовка) и агротехнические дисциплины.

В программы по социально-экономическим дисциплинам были включены проблемы, освещающие революционное движение в колониальных странах Востока и особенности строительства социализма в национальных республиках.

Важным звеном учебно-воспитательной работы являлась практика студентов на предприятиях как Москвы, так и национальных республик. На фабриках и заводах мы знакомились с методами работы партийных организаций и принимали непосредственное участие в их деятельности.

Дипломная работа писалась главным образом на темы, связанные с историей или экономикой своей республики.

В 1932 г. я окончил КУТВ и был направлен на работу в аппарат ЦК ВКП(б).

Грозные дни Великой Отечественной…

Накануне войны я работал старшим научным сотрудником Центрального антирелигиозного музея СССР.

Руководителем Союза воинствующих безбожников и Центрального антирелигиозного музея СССР был в то время Емельян Михайлович Ярославский {55} .

С глубокой признательностью вспоминаю о Емельяне Михайловиче. Мое знакомство с ним началось еще в те времена, когда я на общественных началах возглавлял совет Союза воинствующих безбожников Бурятии. Ярославский был человек большой души, талантливый воспитатель партийных кадров. Благодаря Ярославскому и другим профессиональным революционерам, находившимся до революции в Сибири, здесь выросла целая плеяда молодых революционеров, которые сыграли большую роль в борьбе за создание социал-демократической рабочей партии в период первой русской революции, в подготовке и проведении Великой Октябрьской социалистической революции.

Емельян Михайлович неоднократно выступал с лекциями в Коммунистическом университете трудящихся Востока, где я учился. С 1934 по 1937 г. я как член партколлегии Комиссии партийного контроля (КПК) при ЦК ВКП(б), а позднее ответственный секретарь КПК при ЦК ВКП(б) по Бурят-Монгольской АССР также работал под руководством Е. М. Ярославского.

В ноябре 1937 г. он направил меня на работу в Центральный антирелигиозный музей СССР, где я готовился к защите диссертации на тему «История распространения ламаизма в России».

Но тут подошел июнь 1941 года…

В середине июня 1941 г. меня вызвали в Реутовский райвоенкомат, где вручили предписание о выезде в Литву, в город Швенчёнис, для прохождения военной службы. Было лето, срок службы предполагался недолгий, поэтому и сборы были недолгими.

19 нюня 1941 г. на Белорусском вокзале мы погрузились в специальный эшелон, следующий на запад, и 21-го, к вечеру, прибыли в Оршу. Здесь военные патрули высадили из эшелона всех гражданских, в том числе семьи командного состава, ехавшие к месту службы родных, а нас отправили дальше. Наконец эшелон остановился на какой-то станции, примерно в 15–20 километрах от Вильнюса.

Я спокойно спал на верхней полке, приспособив под голову вместо подушки чемоданчик, совершенно уверенный в том, что через месяц, не больше, закончу военную переподготовку и снова возьмусь за диссертацию. Сколько времени прошло, не помню, когда сквозь сон я услышал какой-то гул и далекие разрывы. Окончательно проснувшись, я обнаружил, что эшелон стоит, а в вагоне ни одной живой души. Что случилось? Бросаюсь к окну: все кюветы и канавы вдоль нашего поезда заполнены людьми. Ничего не понимая, я выскочил в тамбур. Только хотел спуститься вниз, как услышал резкий свист. На высоте не более ста метров вдоль эшелона летели два самолета с фашистской свастикой на фюзеляжах. Застрекотали пулеметы.

Я выскочил из вагона, бросился в ближайшую канаву. Так началась для меня война…

Потом я узнал, что штабы дивизий, армий, пограничных округов уже накануне получили предупреждение наркома обороны о возможном нападении фашистов. Поэтому в Орше из нашего эшелона высадили всех гражданских лиц.

На станции, где стоял эшелон, во время обстрела было убито несколько красноармейцев из местного гарнизона и семь женщин. Раненых было человек десять. Наш эшелон двинулся дальше, часто останавливаясь, но все-таки добрался до Вильнюса. Мы выгрузились из вагонов. Все были встревожены, и в то же время в людях чувствовалась какая-то внутренняя собранность и подтянутость. Командиры-запасники быстро разместили всех прибывших в домах неподалеку от вокзала.

Мы решили пройтись по Вильнюсу. Над городом, на небольшой высоте, летали фашистские стервятники. Однако они не бомбили ни город, ни депо, ни вокзал…

В городе бандитские отряды буржуазных националистов, диверсионные группы гитлеровцев громили советские учреждения, убивали коммунистов и комсомольцев, представителей Советской власти, растаскивали товары из магазинов, били окна и выламывали двери, убивали прохожих, пытающихся остановить громил.

Вернувшись на вокзал, мы доложили обстановку военному коменданту. Но тут нас срочно погрузили в эшелон, который двинулся назад, на восток, в сторону Минска.

Из окон вагона мы видели, как по забитым беженцами дорогам пробивались к Минску обозы, санчасти и другие тыловые военные подразделения. Наш поезд был перегружен и едва тащился. Наступил вечер. Над Вильнюсом повисло множество осветительных ракет, и мы долго видели это необычное «зарево». Отовсюду слышалась беспрестанная дробь пулеметных и винтовочных выстрелов.