Вадим Вацуро - Избранные труды

Ты заснуло навсегда
Счастье лет заснувших;
Нет тебя… и нет следа
Радостей минувших.
Мрачен мне и светлый день
И небес мерцанье:
Скучна ночи грустна тень
И луны сиянье.

Где ты, образ златокрылой
Пестрыя моей мечты?
Где знакомый, где игривой
Отголосок красоты?
Юности беспечной младость,
Счастье прежних бывших дней,
Сердца девственная радость,
Призрак памятный для ней?
Миновалось, миновалось!
Цвет увял души моей;
Скорбь, как змий, мне в грудь закралась
И грызет и точит в ней.
Я напрасно взор тоскливый
Простираю в темну даль;
Бледен призрак молчаливый,
Безответен, как печаль;
И померкшими очами
Кажет путь далекий мне,
И манит с собой перстами
И скрывается во тьме.
Уныл, взбираюся на сумрачную гору,
Гляжу на вид густой, на вид печальных туч:
Их сер навислый путь — и сед и мрачен взору!!
Угрюмые! где ж мне блеснет приветный луч? —
Нигде! — Иду один из дичи опустелой
И вторю отзывы души осиротелой.
Страдалец, с тоскою
Я встречу весну;
И с сирой душою
Я лето начну;
И — может быть — осень, бушуя в лесах,
Осыплется в листьях на хладный мой прах.
Быть может, к забытой могиле моей,
Когда зелениться вновь станет весна,
С душистой природой, с расцветом полей
Придет и она.

Вы почиваете, а я давно не сплю;
Об вас все думаю, все вами занимаюсь —
Ах! С… Д…, как много вас люблю!
Я в Царское Село сегодня собираюсь
И тамо на коре дерев или древес
Тем карандашиком, что вы мне подарили.
Писать я буду букву: S .
Ах! если б вы меня любили…

Навстречу мне толпы
Различного народа.
Но на блаженную уже проходит мода:
Не служат панихид ей более попы,
Поминок более не правят
И на могилу свеч не ставят:
Не приказал митрополит —
И говорят, что он сердит
На протопопа, плута, вора,
Мошенника отца Егора.

Ах! Пожалейте обо мне!
Дрожащею рукой пишу я вам при свечке —
Я был на Выборгской сегодня стороне
И где ж? на Черной речке!
Оттуда в самый дождь пришел теперь, измок!
Как не измокнуть без шинели,
Без зонтика… болит ужасно левый бок…
Простите же… пора добраться до постели
Боюсь, чтобы не занемочь…
Простите… добра ночь!

Мы ели много, много пили,
Шумели, спорили, шутили;
Нас было пять, шесть остряков —
Другие же не отличались;
Но все от наших острых слов
До слез от всей души смеялись.

С сим словом пробка к потолку,
Вино в покалах зашипело,
Заискрило и забелело.
Я ничего не отвечал,
Вздохнул и, молча взяв покал,
Вдруг выпил за здоровье ваше!..
Как жаль, что Общество разрушилося наше!

Вхожу и вижу тут хозяина жену,
А на столе под образами
(Никак уж не солгу пред вами) —
Большого черта Сатану
С престрашными усами,
С предлинными сетями.
А у него в сетях мещане и купцы,
Дворяне и крестьяне,
Монахи и попы глупцы.
Епископы, цари — и все ведь християне.
Еще я видел там
Довольно сплетниц дам;
Поэтов не было — не только фабулистов,
Но даже журналистов.

Ну, хорошо же вас огрели ,
Как в Волге-матушке реке
От бережка невдалеке
По шейку вы в воде сидели.
Что ж следал верный ваш Гектор?
О старый пес! какой позор!
Зачем тогда я не был с вами?
Уж как бы я отделал их !
Убил бы, право, обоих!
А вас… ну догадайтесь сами.

С Тимковским цензором осмелюсь вас сравнить —
Приличнее сего не знаю я сравненья:
Как он, выводите меня вы из терпенья;
Хочу, но не могу никак вас разлюбить.
Обезоруживал меня он добротою,
А вы любезностью своей и остротою.

Рассудок говорит:
«К С… не ходи»,
А сердце все твердит:
Зайди, зайди, зайди.

Подумаешь, вот в самом деле,
Как счастливы бывают и скоты.
Я вас не вижу по неделе,
И тут, злодей! всегда мне ты
Во всем препятствуешь, мешаешь
И письма все мои читаешь.
Постыл теперь стал фабулист:
Нет в сердце для него квартеры
У новой ветреной Венеры —
Вступил туда Кавалерист.
Пора, пора принять мне меры,
Пора, пора умнее быть,
Не тяготить других собою.
Прости, София! Бог с тобою! —
О если б мог я разлюбить.