Владимир Силантьев - Воздушные разведчики

При осмотре обрезанного березой крыла мы убедились, что действительно произошло чудо. Элерон на "пешке" состоял из двух частей, и удар березы пришелся как раз в место их соединения. Половина элерона осталась целой. Огромного напряжения силы и воли стоило Петюнчику удержать самолет в горизонтальном положении

О необычном происшествии с разведчиком было доложено в штаб воздушной армии. Там весьма удивились другому: во время перехода Семеновым линии фронта в небе не было замечено "мессеров". Малютин вызвал летчика к себе, и тот признался, что на радостях, выполнив боевой полет, решил пройти над аэродромом бреющим, как все разведчики, и задел за березу. Комэск готов был растерзать обманщика. Грозил отдать его под трибунал, но от полетов не отстранил.

В это время Голубничий с Дерябичевым улетели на подмосковный аэродром, чтобы перегнать оттуда новые машины. Я рассчитывал, что наша "двойка", уже сделавшая около сорока боевых вылетов, получит передышку. Она была закреплена за Иваном Голубничим. Однако исправных самолетов не хватало, и на "двойке" на разведку полетел... Петюнчик.

Мое сердце сжалось в предчувствии беды. Но Семенов удачно выполнил задание. Правда, при подходе к линии фронта Петр стал ерзать в кресле пилота и ныть: увидел впереди разряды снарядов вражеских зениток. "Ой! Ой! причитал он.-Сейчас нас собьют!" Но все обошлось, и после этого полета Семенов приободрился. Пока мой основной экипаж где-то пропадал, он "разлетался", совершил более десятка вылетов, и командование стало доверять ему более сложные задания. И мы поверили в Петюнчика.

Он теперь при всех, не стесняясь, распевал арии. Один из наших штурманов был ранен во время боевого полета и носил на голове повязку, похожую на тюрбан. Петюнчик, сняв как-то с его головы этот тюрбан и надев на свою, ловко накинул на себя простыню и запел арию индийского гостя из оперы "Садко". Мы дружно ему аплодировали.

Но вскоре в экипаже Семенова случился очередной казус. Его штурман высокий краснощекий украинец Грицай - чистил пистолет. Вынул обойму, взвел курок, ради предосторожности направил пистолет в сторону - всякое бывает, и палка раз в году стреляет, нажал на курок, и вдруг раздался выстрел.

Хорошо, что Грицай повернул ствол пистолета в сторону стенки. Но пуля, отскочив рикошетом, попала ему в ногу и раздробила большой палец. Семенов находился здесь же. Он соскочил с нар, рассмотрел раненый палец, побежал к механикам за плоскогубцами и сам извлек пулю.

Летчик расстроился. Теперь, когда он "разлетался", ему не хотелось, чтобы о его экипаже снова подумали как о симулянтах. "Как расценит начальство этот случай? Подумают, самострел", - бубнил он. И летчики дружно пошли к военному лекарю, рассказали правду, но просили скрыть ее от начальства. Грицая положили в санчасть по другой причине. У него на лбу уже давно нарывал чирий.

Семенов продолжал летать на разведку. Я тоже поверил в него. Закрывая за ним люк перед полетом, я больше не волновался за его возвращение. И вот в конце зимы, когда все стали забывать, с каким трудом Петюнчик начинал фронтовую жизнь, Семенов не вернулся. Он улетел на моей "двойке" с разрисованным фюзеляжем. Последняя его радиограмма гласила: "Перешел линию фронта. Матчасть работает исправно". И все... Снова стало больно, как всегда, когда эскадрилья несла потери...

Спустя два дня прилетели Голубничий с Дерябичевым. Вместе с группой летчиков они перегнали в Смоленск новую технику. Но Малютин еще раньше распорядился выделить мне "бесхозную" "пешку" взамен невернувшейся и включить меня в другой экипаж. Я снова раздобыл белой эмали и вывел на килях моего нового самолета цифру 3.

"НАШ ГЕНЕРАЛ"

Почти весь февраль 44-го стояла нелетная погода. Мели такие сильные бураны, что однажды все наши самолеты оказались погребенными под снегом. Механики и мотористы принялись расчищать свои машины. Время приближалось к полудню, но ни один бомбардировщик еще не мог вырулить на взлетную полосу. Стоянки были расчищены, а рулежные дорожки - нет. Аэродромная служба едва управлялась с очисткой взлетно-посадочных полос.

Инженер Фисак объявил аврал. К обеду мы расчистили путь одному самолету-разведчику, опробовали его моторы. Но снова небо заволокло облаками, помело, и вылет отменили. Прогноз погоды на неделю был неважный. И командование решило отпраздновать первую годовщину присвоения полку высокого звания "Гвардейский".

Торжества были скромные. Фронтовая норма есть норма. Правда, в офицерской столовой сумели приготовить красивый торт. Повар вывел на нем разноцветным кремом новое название и номер полка и украсил звездочками. Разрезать торт доверили любимцу разведчиков Юре Дерябичеву, но тот передал нож своему командиру - Голубничему. На праздник прилетел из Москвы "наш генерал" - начальник разведки ВВС Дмитрий Давыдович Грендаль. Он привез радостную весть: Ефиму Мелаху и Ростиславу Ящуку - моему первому боевому экипажу, а также Анатолию Попову, который много летал на моих самолетах, присвоили звания Героя Советского Союза,

"Наш генерал" был худощавый, стройный, подтянутый и общительный. Многие из нас еще не родились, когда он уже закончил летную школу и служил в 1-й отдельной истребительной эскадрилье вместе с Валерием Чкаловым. Впоследствии он окончил две военные академии, выступал в печати с теоретическими статьями о роли авиации в современной войне.

До праздничного ужина оставалось еще много времени, и генерал-лейтенант встретился с командованием полка, интересовался результатами последних вылетов. Он отлично ориентировался на карте северо-запада нашей страны, перечисляя по памяти названия городов и даже небольших населенных пунктов. Генерал сразу снискал этим глубокое уважение наших штурманов. Те, кто близко знал Дмитрия Давыдовича, не удивлялись его блестящим картографическим познаниям. Города и железнодорожные узлы, которые фотографировали наши разведчики, были ему хорошо известны еще со времен гражданской войны.

Военную форму будущий генерал надел впервые, когда ему было всего одиннадцать лет. Он родился в семье военного. Отец командовал пехотным полком и погиб в русско-японскую войну под Ляояном. В 1916 году юный Дмитрий окончил кадетский корпус и успел повоевать в первой мировой войне, отличился, был награжден Георгиевским крестом. Он во всем стремился подражать отцу и старшему брату, тоже военному, который дослу-o жился до полковника в старой армии и без колебаний встал на сторону Советской власти. Старший брат посвятил жизнь артиллерии и вырос в крупного советского военачальника.

Дмитрий Давидович также начинал с артиллерии. В годы гражданской войны он воевал на бронепоезде начальником боевого борта, освобождал Тарту, сражался за Псков, затем за Витебск и Бобруйск. А позже он преследовал на бронепоезде банды Махно под Миллеровом, Белой Калитвой и Кривым Рогом. И теперь, разглядывая карту временно оккупированных территорий нашей Родины, он живо представлял себе города, которые нам предстояло разведывать с воздуха.