Сергей Смирнов - Роман с разведкой. Интернет-расследование

Сохранились письма, которые в 1921–1923 годах писал Садовскому Георгий Блок, известный филолог и двоюродный брат Александра Блока. Между ними возникла своеобразная дружба по переписке, в 1922 году Блок смог издать в Петрограде книгу Садовского «Морозные узоры». Из контекста писем Г. Блока ясно, что Борис Александрович писал ему о своих планах снова жениться. Мало того, по поручению Садовского Блок даже выступал, как он выразился, в роли «свахи», когда Борис Александрович нашел себе потенциальную невесту в Петрограде. Правда, брак Садовского с этой женщиной так и не состоялся. Очевидно, что женитьба была ему нужна во многом по прозаическим бытовым причинам. За ним кто-то должен был ухаживать. Но история брака Садовского и Воскобойниковой свидетельствует о том, что он искал еще и друга. Видимо, поэтому оказался недолговечным его брачный союз с княжной Татьяной Звенигородской, на которой он женился в 1925 году. В детстве с её братьями Андреем и Владимиром Садовской учился в нижегородском дворянском институте. Злой Борис Александрович вспоминал об этом так: «со мной учились два захудалых князька». На самом деле предком Звенигородских был святой князь Михаил Черниговский, а их отец считался весьма состоятельным помещиком. В дореволюционные годы Андрей Владимирович Звенигородский трудился в земстве и Нижегородской губернской управе, а также приобрел некоторую известность как поэт. После революции Звенигородские остались в России, хотя и сильно бедствовали. Брак Садовского и Татьяны Звенигородской оказался недолговечным, в 1926 году они расстались. Больная туберкулезом Татьяна плохо подходила на роль сиделки парализованного поэта.

В 1928 году в жизни Садовского появляется Надежда Ивановна Воскобойникова.

На вокзале она взяла извозчика. Денег было мало, но она везла заказанные им книги, а для поездки на трамвае это была неподъёмная ноша. Да еще свой чемоданчик, пусть и небольшой. В Нижнем она была впервые, и как всякий, с кем это случалось, была поражена размахом стрелки Оки и Волги, громадой речного берега с Кремлём. Сам Нижний, как и всякий русский город, оказался подобием Москвы с обилием церквей, на которые она истово крестилась, каменные, вполне городские дома, особняки и громады бывших доходных домов соседствовали с почти деревенскими усадьбами. Но после Москвы город казался пустынным: так мало было людей на улицах, так неторопливо и свободно уличное движение.

Они поздоровались. Сразу беря роль хозяйки, она захлопотала над самоваром. Поняла, что чашкой он пользоваться не мог, налила ему чай в стоявшую на столе кружку. Только теперь они могли рассмотреть друг друга. Он делал это открыто, не переставая расспрашивать о московских знакомых, а она бросала на него короткие взгляды, как будто проверяя, устраивают ли его ответы.

— А ведь мы с вами, Надежда Ивановна, знакомы еще по Петербургу, я не ошибаюсь? Не решался спросить вас об этом в письмах, ведь это было мимолетное знакомство. А вот увидел, и понял: да, это были вы.

Она нисколько не смутилась его вопросом. И в продолжение разговора уже неотрывно смотрела ему в глаза, словно их выражение было для неё важнее слов.

— Не ошибаетесь.

И закончила вроде бы по-женски предсказуемо, но он понял, что это был для неё действительно важный вопрос:

— И как вам кажется, я сильно изменилась?

— Что вы, я же сразу вас узнал. Хотя и изменились, конечно. Только я, думаю, сильней. Конечно, с физической точки зрения после шестнадцатого года в моем положении мало что поменялось. Зато мир вокруг и внутри меня переменился очень сильно. Ну а вы, вы по-прежнему очень хороши собой.

— И тут же, едва закончив комплимент, заговорил о том, что, как понимали оба, волновало их больше всего:

— Я о многом теперь жалею. О вражде с отцом, например. Здесь она ушла, но близость так и не вернулась. До самой его смерти. О многих своих увлечениях, в том числе и литературных. Но в главном я не изменился. Меня уже не переделаешь. И, слава Богу.

Он замолчал, а она тянула паузу, будто ожидая от него прямого вопроса о себе. Словно от того, задаст он его, или нет, что-то на самом деле зависело. И не дождавшись, ответила:

— Жалей/не жалей, все едино. Прошлое — только прошлое, и все. Я хочу, чтобы меня принимали такой, какая я сегодня. По-другому скажу. Уверена, что сегодня я другая, чем была когда-то. А лучше или хуже — не мне судить. Надеюсь, вы меня понимаете.

— Мне кажется, что да. На самом деле, мы об одном говорим, только с разных сторон смотрим. Главное, обрести веру друг в друга, а для этого надо знать…

Она вдруг положила свою ладонь на его живую, правую руку:

— Если вы о вере, то я согласна. И мы здесь едины. Если о прошлом и будущем России — то и в этом тоже. Если о нас, если мы хотим быть именно «мы», то ничего знать не нужно. Важно — какие мы сегодня и что ждём друг от друга. Вот вы, Борис Александрович, что вы ждете от меня?

Он не убрал руки.

— Хотите еще чаю?

Огромный, медный, опоясанный медалями мировых и всероссийских выставок самовар все еще приветливо посвистывал со стола.

За руку и сердце Бориса Александровича Надежде Ивановне пришлось выдержать настоящую борьбу. Ему активно сватали другую женщину, Нину Петровну Комарову-Оболенскую, известную в 20-е годы поэтессу-футуристеку, писавшую под псевдонимом Хабиас и в период НЭПа прославившуюся маловразумительными эротическими стихами. Знакомые называли ее «Ноки». Роман Нины Петровны с Садовским клонился к тому, чтобы «честным пирком да за свадебку», как увещевала дядю его племянница Софья Богодурова. Надежда Ивановна писала Борису Александровичу: «Вас постараются убедить бросить меня и полюбить Ноки». Но взбалмошной и поэтической натуре Ноки он предпочел спокойную и надежную Надю. Судя по её письмам, их отношения становились всё более дружескими. Садовского периодически посещали мысли о самоубийстве, и она писала ему: «Умоляю Вас, никогда не думайте о самоубийстве, выбросьте из головы это, Вы же верующий человек». Вполне возможно, что её старые связи в Наркомпросе не в меньшей степени, чем обращения туда известных писателей, помогли Садовскому получить жильё в Новодевичьем монастыре. Об этом свидетельствует и тот факт, что вскоре в Новодевичий из Нижнего Тагила перебралась и её сестра Анна. Перед войной Анна Ивановна, по мужу Аббасова, работала редактором в «Государственном издательстве местной промышленности». Тоже, между прочим, занятие, не слишком традиционное для донской казачки. Надежда Ивановна так описывала ему прелести будущей монастырской жизни: «Днем Вы будете сидеть на кладбище, а утром и вечером у себя… Вы будете работать, и к Вам будут заходить друзья для Ваших дел и развлечений». Так оно, собственно говоря, и получилось.