А. Махов - Микеланджело

— Перед отъездом к вашим я зашёл, — сказал Вазари, принимаясь за еду. — Застал племянника — просил вам кланяться.

Разливая вино по бокалам, Урбино промолвил недовольно:

— Недавно сам был здесь и день провёл.

— Как был? — возмутился Микеланджело. — Вот за враньё тебе достанется!

— Я вру? Да как подумать вы могли! — не на шутку обиделся Урбино. — Он после Рождества сюда примчался, проведав, что в горячке вы слегли. Но в дом к вам не вошёл — чумы боялся. Поговорил со мной и был таков.

Микеланджело был поражён этой новостью. Ему было неловко перед товарищами за безобразный поступок племянника.

— Ах вот что! Наградил Господь семейкой и насажал на шею едоков. Как крохобор, трясусь я над копейкой и им последнее отдать готов…

Послышался громкий стук в ворота.

— Пойду узнаю, — сказал Урбино, — что за наважденье! Кого там на ночь глядя принесло?

Во дворе слышны были голоса:

— А, преподобный, прямо к нам с моленья?

— Попридержи язык, трепло!

На пороге появился сияющий дель Пьомбо.

— Привет, друзья! Но где аплодисменты? Не вижу радости, а повод есть, и с вас мне причитаются проценты за то, что я принёс благую весть. Сейчас скажу — переведу дыханье.

Он обвёл всех торжествующим взглядом.

— Пал Алессандро Медичи, тиран! Хоть поздний час, но в Риме ликованье, и лишь притих в унынье Ватикан. Ещё смердит в гробу злодей-ублюдок, а папа флорентийцам шлёт гонцов.

— От радости мутнеет мой рассудок! — воскликнул Микеланджело, еле сдерживая себя. — Флоренция свободна от оков!

— А кто, дель Пьомбо, не страшася риска, — спросил Джаннотти, — правителя Флоренции убил?

Чувствуя, как все с нетерпением ждали ответ, дель Пьомбо выдержал паузу, как заправский актер на подмостках, а затем выпалил:

— Да Лорензаччо, родственничек близкий, дражайшего кузена порешил. 78

— Но что там в кулуарах говорится? — в нетерпении спросил Вазари. — Скажите — вы ведь фаворит двора.

— Я голоден, как римская волчица, — сказал дель Пьомбо, — во рту росинки не было с утра. Милей попов Урбино мне. Негодник, а ну-ка шевелись и наливай!

— Побойся Бога, старый греховодник, — сказал, смеясь, Микеланджело. — Сутана на тебе — не забывай.

— Для возлиянья не помеха ряса, — весело отпарировал дель Пьомбо, подняв полный бокал. — Вот живопись мою не ценит клир.

— Он хорошо вас знает, лоботряса, — шутливо заметил Дель Риччо.

— Заполонили фарисеи мир, — с грустью сказал Микеланджело. — Что за беда, коль росписи в часовне им не по вкусу? Время нам судья.

— Вот кто Платону в рассужденьях ровня! — воскликнул обрадованно дель Пьомбо. — В рисунках, мастер, вновь нуждаюсь я.

— Ты заслужил их.

Дель Пьомбо поднялся с бокалом в руке:

— Выпьем за удачу, и будь благословен наш славный труд!

— Виват! — поддержал его Дель Риччо. — Поднимем тост за Лорензаччо — и в наши дни сыскался новый Брут!

Микеланджело метнул в его сторону гневный взгляд:

— О нет, друзья. Я выскажусь иначе. Пью за свободу, а она близка!

— Переиначивать — дурное свойство, — сказал с обидой Дель Риччо.

— Паук загрыз другого паука. Какое здесь, скажите мне, геройство?

Решив блеснуть своей начитанностью, Дель Риччо ответил с вызовом:

— Вот вам Боккаччо вещие слова: «Всегда угодна Богу жертва эта, когда летит с тирана голова».

Микеланджело тут же осадил зарвавшегося спорщика:

— Не надо передёргивать поэта и говорить такую ерунду! Напомню вам, что Брута за убийство великий Данте поместил в аду.

Вся компания закричала «браво» и ещё долго обсуждала ответ мастера на выпад обиженного друга. Крепко досталось тогда Дель Риччо за витийство и так некстати приведённый стих.

Послышались удары колокола. Урбино стал убирать со стола посуду, всем своим видом показывая гостям, что пора и честь знать.

— В соседней церкви полночь отзвонили, — напомнил он гостям. — Под ваши споры даже дождь утих.

— И впрямь, друзья! — воскликнул Вазари. — Про время мы забыли, а завтра ждёт нас день не из простых.

Микеланджело пошёл проводить друзей.

— Спасибо вам за доброе участье — иначе можно спятить от тоски.

— Не выходите — на дворе ненастье, — остановил его дель Пьомбо. — У нас плащи надёжны и крепки.

Он остался один, пока Урбино провожал гостей и запирал ворота. О, как бы ему хотелось помчаться стрелой во Флоренцию! Но риск велик, и он по рукам связан папским заказом.

— Италия, твой непутёвый сын, — так он сам назвал себя, — не может от сомнений отрешиться и смелости ему недостаёт.

Он долго не мог сомкнуть глаз и почти до рассвета просидел над рисунками при зажжённых свечах. Для него заботы прожитого дня были ничтожны пред высшим озарением ума, а все мирские представленья ложны, коль вечность говорила с ним сама.

Но вскоре он почувствовал, как руки стали неметь от усталости, а веки слипаться. В полудреме ему вдруг почудилось, что перед ним выросла фигура в белом саване, и он очнулся от испуга.

— Сгинь, призрак, прочь! — закричал он. — Я отдан на поруки искусству. Говорить мне недосуг.

Перед ним оказался, кутаясь в простыню, Урбино.

— Вот до чего доводят ваши бденья!

— Урбино, ты? Почудилось мне вдруг… Как славно! Растворилось привиденье, и уж рассвет багряный с бирюзой.

— Не спите вы. На что это похоже? Волнуется и наш шпион ночной. Взгляните — за окном маячит рожа.

Заметив, что его обнаружили, соглядатай тут же исчез. Последовав совету Урбино, он отправился к себе наверх в спальню.

— Раскрой свои объятия, Морфей, и дай забыться сном на ложе сиром. Мне надо сил набраться поскорей — неладное творится с нашим миром.

В память о том вечере в мастерской появился мраморный бюст Брута (Флоренция, Барджелло). Микеланджело решил воздать должное тираноубийце, сразившему диктатора. Прежде он успел обсудить эту идею с маркизой Колонна, которой сама мысль об отмщении была чужда. Но ей не удалось отговорить своего друга, загоревшегося мыслью воссоздать в мраморе образ Брута. В этом прекрасном изваянии отражены мечты — и чаяния Микеланджело о свободе.

Поначалу возникла проблема с моделью. Но друзья в один голос предложили для позирования Кавальери, чей образ так и просился быть запечатлённым в мраморе.

— Прекрасная мысль, — согласился Микеланджело. — Если бы я взялся ваять Аполлона, то лучшей модели не найти. Но мне нужна не красота, друзья, а сильное волевое мужское начало.

Он заметил, как по лицу Кавальери пробежала тень обиды и недовольства. Его не было видно несколько дней после того разговора, пока сам Микеланджело не пояснил молодому другу, что для облика тираноубийцы он никак не подходит, поскольку сама его натура восстаёт против жестокости.