Сборник - «Буду верен словам до конца». Жизнеописание и наследие иеромонаха Василия (Рослякова)

Так зачем же Ты, Боже,
Мне радость познанья дарил,
Подавал вдохновенье
По прихоти глупой моей,
Коль теперь я жалею,
Что денег совсем не скопил
И не добыл почета
Себе и хвалебных речей.

Пощади меня, Господи мой,
Ибо время пришло,
Ибо даже лукавые
Стали грехи вспоминать —
Воздыхают о прошлом,
Развалины ценят его…
Научи меня, Боже,
Ушедшие годы считать.

О Боже, Ты выслушай вопли мои —
Их больше не слышал никто.
Молитве моей стихотворной внемли,
Коль мне вдохновенье дано.

От самого дна океанских глубин,
Из пропасти самой ночной,
Где эха уж нет и живу я один,
Взываю я рифмой простой.

Когда разгорается сердце мое,
Воздвигни меня на скалу,
На гору, на камень, на что-то еще,
Куда мне не влезть самому.

С Тобой становлюсь я как тот исполин,
Что держит все небо плечом,
С Тобой я взлетаю орлом молодым,
Туман рассекая крылом.

Услышал Ты, Боже, обеты мои
И мне возвестил в тишине,
Что дал мне в наследие петь о любви,
О грустной моей стороне.

И Ты приложи к удивительным дням
Еще удивительней дни,
И слишком короткие жизни певцам
Хотя б после смерти продли.

И буду я имени петь Твоему,
Пока на земле моя тень,
И буду тянуться губами к кресту
В воскресный и праздничный день.

Не требуйте моих волнующих строчек,
Прозрения, раскрытия тайн от меня,
Раз только мгновенья вам сердце щекочут
Вчерашние, старые будто слова.

Не ждите отчаянных новых признаний,
Коль прежние песни слежались в пыли,
Коль груды отцовских стихов и преданий
Никак не обучат вас тайнам любви.

И надо б сказать: «Уходи, вдохновенье!»
И долго, на годы, навек, замолчать,
Чтоб кто-то по давним постиг песнопеньям
Все новое, что мы смогли бы сказать.

И пусть окажусь молчаливым, надменным —
У времени я постоянству учусь…
Зачем же вам новый порыв откровенья,
Коль прежний не хочется знать наизусть.

Пусть под вечер бываю я грустен,
Пусть все гляжу и гляжу за забор,
На далекую Оптину Пустынь,
На высокий Введенский собор.

Этой теме не будет износа,
Горло сдавит к России любовь…
И по венам толкает вопросы,
Словно комья, славянская кровь.
……………………………………………..
Но все тянет за русские дебри
Умереть в предназначенный срок.

В декабре я впервые увидел звезду
И впервые прислушался к ночи.
И теперь даже если о солнце пишу,
Она где-то среди моих строчек.

Дай, Псалмопевец, гусли мне!
Твои дай струны и органы,
Чтоб я запел под стать тебе
Самозабвенными псалмами.

Вложи, святый, в мои уста
Язык твоих смиренных песен,
Язык, вмещающий слова,
Которым мир бывает тесен.

Дай мне твои слова, Давид.
Они сродни душе скорбящей.
Как солнца огненного вид
Сродни кадильнице горящей.

Что принесу и что воздам
Тебе, смиренная обитель,
Твоим могилам и крестам,
Которым ныне я служитель?

Псалмы и песни принесу
Тебе, блаженная пустыня.
Спасенья Чашу прииму
И призову Господне имя.

Дай, Псалмопевец, гусли мне!
Твои дай струны и органы,
Чтоб я запел вослед тебе
Самозабвенными псалмами.

Что мне искусство и стихи,
Что дар нежданный вдохновенья,
Когда душа полным-полна
Одной строкою псалмопенья.

Что принесу и что воздам
Тебе, старинная обитель,
Твоим могилам и крестам,
Которым ныне я служитель?

Душа тебе уж отдана.
Прими и тело, коль захочешь.
Прими все то, чем от Творца,
От Бога наделен средь прочих.

Поклон сыновний положу
Тебе, блаженная пустыня.
Спасенья Чашу прииму
И призову Господне имя.

Дай, Псалмопевец, гусли мне!
Твои дай струны и органы,
Чтоб я запел под стать тебе
Самозабвенными псалмами.

Скудны чернила и перо!
И рифмы тщетны вдохновенья.
Давид, дай пение твое,
Пропеть о самом сокровенном.

Дай мне твои слова, Давид,
Они сродни душе скорбящей.
Так солнца огненного вид
Слегка сродни свече горящей.

И хладен стих мой вдохновенный.
Дай сердца голос сокрушенный.

Что взялся, инок, за стихи?
Или тебе Псалтири мало?
Или евангельской строки
Для слез горячих недостало?

Иль голос тишины ночной
Не внятен стал душе смятенной?
Или не сладок стал покой
Молитвы долу преклоненной?

Не знаю я, зачем слова
Из сердца вылились стихами.
Ведь наполнял его не я
И благодатью, и слезами.

Над горизонтом солнце остывало
И дымка, как от угольев от костра,
Сплошною пленкой небо застилала.
И будто солнце людям разрешало
На свой закат смотреть во все глаза.

И вечер, на морской прилив похожий,
Долину прятал в сумраке ночном
И четче вырисовывал, и строже
Вершины гор и контуры прохожих,
Идущих по полям почти гуськом.

От споров, от непрошеной печали,
Которой оделяет враг и друг,
Они себе пристанище искали
В местах, что прокаженным отдавали
Среди пустых окраин и лачуг.

И в среду Симон принял их радушно,
Они за стол устало возлегли.
И зной казался не таким уж душным
Из спорщиков назойливых и скучных,
Лишь стайка мух кружилась у еды.

Тут женщина вошла. Попросит, верно,
Утешить, исцелить – известный люд!
Она же, молча с грустию безмерной,
Окутанная будто тьмой вечерней,
Разбила алавастровый сосуд.

Не отступилась ни единой долькой.
Зачем себя на черный <���день> беречь?
Она в Него поверила – и только!
А верить – это будет ровно столько,
Когда других не нужно встреч.

Разбила… И, предчувствуя утрату,
Омыла миром голову Ему.
А ученик сказал: – Мы не богаты.
Продав сосуд, помочь могли б собрату
Иль милостыню подали б кому.