Дмитрий Володихин - Рюриковичи

Впрочем, этот символический акт отнюдь не воспрепятствовал неистовой политической борьбе, развернувшейся после смерти Василия III.

Что произошло бы в шекспировской Дании, когда бы принц Гамлет избежал удара отравленной шпагой? О, конечно, он насытил бы жажду отмщения. И все виновные в гибели его отца и прочих злодейских интригах подверглись бы пристойному наказанию. Так восторжествовала бы справедливость. Но дальше, дальше?

Историк с воображением, развитым более, чем трезвый ум и способность к анализу, — плохой историк. Не его дело фантазировать. Что проку вторгаться в реальность художественной литературы, ведь она — поле битвы филологов, писателей, критиков, но никак не историков?

И, однако, вопрос о Гамлете не праздный и отнюдь не уводящий в сферу чистой фантазии.

Шекспир — кем бы он ни был — прежде всего дитя XVI века, европеец, возросший в культурном поле эпохи Возрождения, на почве титанических бурь Реформации. Его короли, принцы, герцоги, графы — такие же отпрыски XVI века, в какую бы хронологическую даль ни отправлял их драматург. А XVI век очень любил театр великих страстей. Разрешал и даже в какой-то степени провоцировал их проявления. Христианская же узда, еще не исчезнувшая окончательно, стягивала буйный нрав правителей, заставляя их играть перед подданными не столько истинные свои страсти, до половины освобожденные самим временем, сколько их облагороженные вариации.

Гамлет, узнав от призрака об убийстве отца, негодует, кипит, жаждет мести:

О рать небес! Земля! И что еще

Прибавить? Ад? — Тьфу, нет! — Стой, сердце, стой.

И не дряхлейте, мышцы, но меня

Несите твердо…

Допустим, принц сохранил жизнь. Бедным датчанам достанется правитель нервный, фонтанирующий эмоциями, любящий театр и сам играющий в нем. Артист на троне. Месть не входит в число христианских добродетелей, напротив, это великий соблазн. И притом соблазн, губящий душу. С такой вот душой, ублаготворенной кровью, новый король Дании начнет рассуживать подданных и вершить дела большой политики, примется громогласно упражняться в искусстве риторики и во всяком действии много уделять внимания тому, как выглядит оно в глазах окружающих. Ну а если кому-то его игра не понравится… Скверно, скверно придется тем, до кого дотянется королевская длань!

Такая «благородная игра», своего рода «театр монархов», — любимое занятие европейских государей того времени. И Россия оказалась не чужда опыту западных соседей. У нас появился свой Гамлет на троне…

Первый русский царь был натурой нервной, артистической, крайне эмоциональной. Он как будто полжизни провел на сцене и при всяком публичном выходе заботился о том, как будет выглядеть его игра. Играл громово и создал образ вочеловечившейся бури. Всякий человек, оказывавшийся поблизости, служил частью антуража, живой декорацией. Настоящая горячая кровь, пролитая в царствование Ивана Васильевича, и та, наверное, в глазах его выглядела киноварью, использованной при начертании летописных миниатюр. Блистательный артист, он время от времени забывал о целях игры и выше ставил произведенное на публику впечатление, нежели практический результат.

Важнее — «как посмотрят, что запомнят», важнее «признание», а вовсе не реальный эффект предпринятых действий. Важнее истинный порядок игры, чем глубинные основы бытия. И горе тому, кто нарушит этот порядок, утвердившийся в сознании государя…

Это стратег, но стратег стихийный, иррациональный. Шторм! Натиск! Эмоция, поднятая на пьедестал государственной политики! Легкий переход от благочестивейшего образа мыслей к порочнейшему и обратно. Неистовое согрешение и неистовое сокрушение о грехах. Ранимость. Яростное неприятие всякого несогласия, всякой критики. Стремительные скачки от истерики к ощущению несокрушимой силы. Да и сама истерика, быть может, очень хорошо контролировалась с самого начала… Самолюбование. Осознание собственного ничтожества. Сомнения, колебания… взрыв! Быстрое, кипящее, звонкое сотворение новых смыслов и прекрасных образов. Площадная брань. Тонкая интуиция, позволяющая моментально ухватить суть явления. Необузданное свирепство. Ураганная риторика — то изысканная, то безобразная.

Никаких компромиссов! Биться до конца, гнуть свою линию несмотря ни на что. Бешено ломать неприятеля, не сдерживая себя ни в чем… если он сам первым не переломит хребет. Но и тогда, хрипя от бессилия, мечтать о реванше.

И русское сознание вот уже несколько поколений тщится сгладить, адаптировать для себя этот неистовый артистический психотип. Слишком уж он неорганичен для русской жизни. Слишком разрушителен для древних основ ее. Артист, сокрушающий декорации в порыве творческого экстаза…

Будущий царь Иван Васильевич родился 25 августа 1530 года. Крестили его в Троице-Сергиевом монастыре. К тому времени его отцу, великому князю Василию Ивановичу, было за пятьдесят.

Летопись показывает рождение Ивана Васильевича как событие мистического характера, сравнивая его с ветхозаветными историями: зачатием Исаака у Авраама и Сарры или зачатием Пречистой у Иоакима и Анны. Бесплодие стало для Василия III мучением и чуть ли не позором. Никоновская летопись трогательно и торжественно рассказывает о снятии этого бремени: «Бе… ему (Василию III. — Д. В. ) всё тщание везде к Богу молебная простирати, желаше бо… от плода чрева его посадити на престоле своем в наследие роду своему… милосердый Бог разверзе союз неплодства его и дарова ему родити наследника державе его…»

Дорогой ценой куплено было семейное счастье великого князя Василия III. Ему пришлось расторгнуть первый брак с Соломонией Сабуровой и жениться вновь — на Елене Глинской. Та даровала стареющему правителю наследника. Долгие годы история с разводом отца будет отбрасывать зловещую тень на судьбу сына. Елену Глинскую не лучшим образом приняли русские вельможи. Чужачка из русско-литовского рода, она пришла на место Соломонии Сабуровой, абсолютно «своей» в среде старомосковской служилой аристократии. Она получила большое влияние на мужа. С ее именем накрепко сплелись некрасивые обстоятельства разводного процесса с первой женой.

В 1532 году у Василия III родился младший сын Юрий, единокровный брат Ивана Васильевича. Он, очевидно, страдал каким-то наследственным заболеванием, поскольку летопись говорит, о нем: «несмыслен и прост». Никакой роли в судьбе старшего брата и в делах правления он не сыграл.

Отец с необыкновенным вниманием заботился о сыновьях, но недолго пробыл с ними. После мучительной болезни великий князь скончался в декабре 1533 года. Старшему сыну шел четвертый год.