Морис Палеолог - Тайный брак императора: История запретной любви

Как раз в это время он узнал, что монах Иллиодор, известный своей прежней связью со старцем, ставший потом его смертельным врагом и вынужденный в настоящее время жить в изгнании в Христиании, закончил книгу, полную скандальных разоблачений его сношений со двором и Гришкой.

Хвостов немедленно сделал попытку приобрести рукопись, в которой он надеялся получить всемогущее орудие для того, чтобы заставить царя прогнать Распутина, а то и развестись с царицей. Но, вполне основательно не доверяя официальной полиции, Хвостов не хотел посвящать в это дело охранку и отправил в Христианию одного из своих личных агентов, журналиста, уже неоднократно подвергавшегося осуждению, Бориса Ржевского. В то время, когда последний готовился пробраться через Финляндию в Норвегию, его жена, оставшаяся в Петрограде и хотевшая ему отомстить за грубость, донесла о всей махинации Распутину, который немедленно призвал своего друга Белецкого. Этот сановник обладает всеми профессиональными качествами, находчив и хитер, не знает колебаний, не допускает другого принципа, кроме государственной пользы, и способен на все для сохранения царской милости. Он немедленно решил схватить своего министра с поличным.

Маневр был деликатный. Белецкий поручил осуществить его одному из своих лучших исполнителей, жандармскому полковнику Туфаеву, который был в тот день дежурным в Белоострове на финляндской границе. По прибытии поезда на эту станцию Борис Ржевский устремился в буфет. Полковник Туфаев, поджидавший при проходе, сделал вид, будто Ржевский толкнул его, и, якобы теряя равновесие, сапогом наступил журналисту на ногу. Ржевский взвыл от боли, а офицер притворился, будто принял этот крик за оскорбление. Поставленные тут же два жандарма схватили нахала и отвели в помещение бюро. У нею потребовали документы, обыскали. Ржевский сначала заявил, что едет по поручению министра внутренних дел с целью, в которой он никому, кроме его превосходительства, отчета давать не обязан. Ему якобы не поверили, стали донимать его вопросами… как умеет охранка донимать людей, которые попадаются ей в руки. Ржевского основательно "обработали". Испугавшись и сообразив, чего добивается охранка, Ржевский заявил наконец, что получил от Хвостова поручение организовать вместе с Иллиодором убийство Распутина… Его показания записали в протокол, который был отправлен к директору департамента полиции, а последний немедленно доставил документ в Царское Село. На следующий день Хвостов больше не был министром.

Воскресенье, 13 февраля 1916 г.

Возрастающее расположение царицы, которым, по-видимому, пользуется Штюрмер, и доверие, которое ему в кредит оказывает царь, поддерживают сильное брожение в Синоде. Вся распутинская клика торжествует. Митрополит Питирим, епископ Варнава и Исидор чувствуют себя уже хозяевами духовной иерархии. Они возвещают близкую и радикальную чистку высшего духовенства, то есть принесение в жертву всех епископов, игуменов и архимандритов, которые еще отказываются преклониться перед мистиком-эротоманом из Покровского потому, что видят в нем антихриста. В последние дни распространяются списки подлежащих опале и смещению, даже списки подлежащих ссылке в те отдаленные сибирские монастыри, откуда никто не возвращается.

Поют осанну и у "матерей Церкви", у графини И. и госпожи Г.

Бывший министр Кривошеин, подавленный, с отчаянием и отвращением сказал мне вчера:

— То, что происходит, и то, что готовится, отвратительно. Никогда еще Синод не падал так низко… Именно так надо было бы действовать, стремясь истребить в народе всякое уважение к религии, всякую веру. Что вскоре останется от Православной церкви? В тот день, когда царизм, находясь в опасности, захочет опереться на нее, он не найдет ничего… Я тоже начинаю верить, что Распутин — антихрист.

Вторник 15 февраля 1916 г.

Несколько дней тому назад великая княгиня Мария Павловна дала мне понять, что ей приятно было бы пообедать в посольстве, "в тесном кругу". Я пригласил ее на сегодняшний вечер. Я позвал также Сазонова и госпожу Сазонову, сэра Джорджа и леди Джорджину Бьюкенен, генерала Николаева, князя Константина Радзивилла, Димитрия Бенкендорфа.

Согласно этикету императорского двора, я ожидал великую княгиню внизу, у лестницы, где предложил ей руку. Пока мы поднимались по лестнице, она сказала мне:

— Я счастлива находиться в французском посольстве, то есть на французской территории. Я уже давно научилась любить Францию. И с тех пор всегда верила в нее… В настоящее время я чувствую по отношению к вашей родине не только привязанность, но и восхищение и обожание.

Обменявшись несколькими словами с другими гостями, мы направились в столовую. Опираясь на мою руку, великая княгиня тоном признательности прошептала мне на ухо:

— Благодарю вас за то, что вы выбрали мне такое приятное соседство. С вами, с Сазоновым, Бьюкененом я чувствую себя совершенно спокойной. А у меня такая потребность чувствовать себя спокойной… Я уверена, что прекрасно проведу вечер.

За столом мы касались различных злободневных сюжетов, исключая политику. Затем великая княгиня заговорила со мной о своей благотворительной работе в лазаретах, санитарных поездах, приютах для беженцев, профессиональных школах для слепых и увечных и пр. Она вкладывает в эту работу много энергии, ума и души. Затем великая княгиня сообщила мне о проекте, который она выработала в качестве председательницы Императорской академии художеств.

— Немедленно по окончании войны я хотела бы организовать в Париже выставку русского искусства. У нас в церквах скрыты сокровища живописи и ювелирного искусства. Я могла бы показать вам средневековые иконы, такие же прекрасные, такие же трогательные, как фрески Джотто. Можно было бы выставить также декоративные изделия наших крестьян, все эти "кустарные вещи", которые свидетельствуют об оригинальном и многогранном вкусе нашего народа. Пока я держу свою идею про себя. Впрочем, она еще не созрела. Но скоро я постараюсь распространить ее в публике. Злые языки не преминут заявить, что идея преждевременна. Во всяком случае, она доказывает, что я не сомневаюсь в нашей победе…

После обеда она долго разговаривала с Бьюкененом, затем знаком пригласила Сазонова, который сел возле нас.

Сазонов с уважением и симпатией относится к великой княгине Марии Павловне. Он считает ее мужественной, благородной, рассудительной, уверяет, что она никогда не имела случая проявить себя. Сазонов объясняет ее суетность второстепенностью ролей, какие ей всегда отводились. Однажды он даже проговорился: "Вот ей бы быть императрицей. Вначале она, может быть, плохо справлялась бы с задачами, лежащими на царице, но со временем привыкла бы, прекрасно поняла бы свои обязанности и мало-помалу довела бы их исполнение до совершенства".