Евграф Комаровский - Записки графа Е.Ф.Комаровского

— У тебя был Комаровский?

— Был, государь, — отвечал великий князь. — Я надеюсь, что ваше величество пожалует его мне по-прежнему, — присовокупил его высочество.

Государь изволил сказать:

— Охотно, но у меня один только генерал-адъютант, Уваров; Ливен и Долгорукий имеют свою часть; мне бы не хотелось взять, кого я не знаю; при тебе же будут два генерал-майора: Хитров и Комаровский, они оба мне известны, уступи мне одного из них.

Император знал, что от меня великий князь уже отвык, а Хитрова он очень любит. Его высочество, подумав несколько, сказал:

— Если вашему величеству уже непременно угодно иметь одного из двух, то извольте взять Комаровского, а Хитрову позвольте носить конногвардейский мундир.

Государь изволил отвечать:

— Очень рад.

Возвратясь в Стрельну, великий князь обнимает Хитрова и поздравляет. Наконец объясняется, что он выпросил Николаю Феодоровичу позволение носить конногвардейский мундир, и что меня уступил государю. Хитров мне никогда не мог простить, что не он назначен был в генерал-адъютанты, а я. Он считал, что при сем случае мною употреблена была какая-нибудь интрига, ибо и его император очень жаловал. Вероятно, Хитров был причиною, что с тех пор великий князь ко мне переменился до того, что приказал своей конторе не производить мне тех трех тысяч рублей, которые пожалованы были в пенсион по смерть.

Я всякий день после обеда был во дворце на Каменном острову. Обедов тогда с гостями у государя не было. Уваров выезжал с императором поутру верхом или гулял пешком с его величеством в Летнем саду, а я сопровождал государя после вечерних его величества занятий в кабриолете парой, которой государь сам правил. В одно время были с докладом у императора вместе Беклешов и Трощинский, первый был генерал-прокурором на место Обольянинова, а второй первым статс-секретарем. Я видел, что они вышли из государева кабинета оба чрезвычайно раскрасневшиеся, как будто после большого прения или спора, и казалось, в великом негодовании друг на друга. Лишь только я сел подле государя в кабриолет, его величество у меня изволил спросить:

— Ты видел, каковы были лица на Беклешове и Трощинском, когда они вышли от меня?

Я отвечал:

— Видел, государь.

— Не правда ли, что они похожи были на вареных раков? — продолжал император. — Они, без сомнения, по опытности своей в делах знающие более всех прочих государственных чиновников, но между ними есть зависть; я приметил это, потому что, когда один из них объясняет какое-либо дело, кажется, нельзя лучше, лишь только оное коснется для приведения в исполнение до другого, тот совершенно опровергает мнение первого, тоже на самых ясных, кажется, доказательствах. По неопытности моей в делах я находился в большом затруднении и не знал, которому из них должно отдать справедливость. Я приказал, чтобы по генерал-прокурорским делам они приходили с докладом ко мне оба вместе и позволяю спорить при себе, сколько им угодно, а из сего извлекаю для себя пользу.

Я нашел, что государь весьма благоразумно делает, ибо это был один способ, чтобы ознакомить его величество скорее с делами. Мое положение становилось более для меня приятным, особливо, когда мне известны сделались все ужасные происшествия, которые сопровождали восшествие императора Александра на престол, отчасти рассказанные мне самим великим князем Константином Павловичем [54] Надобно думать, что император Павел имел некоторое подозрение об измене, ибо за несколько недель до сего плачевного события государь повелел Обольянинову, бывшему тогда генерал-прокурором, привести обоих великих князей к присяге на верность к нему в церкви Михайловского замка, что и было исполнено; его высочество цесаревич показывал мне место в церкви, где сие происходило. . По восшествии императора Александра на престол графу Н. П. Румянцеву немедленно позволено было возвратиться в Россию, и он, по приезде своем, назначен был министром коммерции. Я думаю, что он несколько способствовал назначению меня в генерал-адъютанты, ибо государь к нему был очень милостив, и я графу сообщал мои мысли, что мне было бы очень неприятно находиться между теми, которые окружали великого князя, по возвращении моем из Каменца. Я бывал у графа Н.П. очень часто, и он обращался со мной, как с ближним своим родственником.

Я должен здесь сказать к славе императора Александра, чем начал его величество свое царствование. Государь повелел учредить комиссию, которая должна была рассмотреть все дела и поступки, по коим сослано было множество лиц в Сибирь, и поднести к нему доклад о сих несчастных. Множество невинных были возвращены, некоторые получили прежние свои должности, другие вознаграждены были единовременно выданными пособиями или по смерть пенсионами.

День коронации назначен был 15 сентября.

Сестрица моя, Анна Федотовна, часто видалась с Софией Сергеевой Титовой, которой муж служил в 1-м департаменте сената секретарем. В одно время Софья Сергеевна говорит сестрице:

— Как бы желала, чтобы Евграф Федотович женился на девице Елизавете Егоровне Цуриковой: она прекрасно воспитана и имеет хорошее состояние; это тем удобнее можно сделать, что муж мой, Петр Яковлевич, вероятно, с 1-м департаментом сената поедет в Москву на коронацию; мы же с фамилиею Цуриковых в родстве. Одно только препятствие может быть, что Егор Лаврентьевич Цуриков, отец девицы, о которой я говорю, скончался, и что мать ее, Авдотья Дмитриевна, не захочет, может быть, так скоро выдать дочь свою замуж после кончины ее супруга.

Сей разговор никакого тогда действия не произвел надо мной, тем более, что П. Я. Титов не поехал с 1-м департаментом сената в Москву, а остался в Петербурге. Нас поехало четверо вместе на коронацию: я, как старший генерал-адъютант, генерал-майор Репнинский, князь Петр Михайлович Волконский, бывший тогда полковником и флигель-адъютантом, и капитан 2-го ранга Клокачев; он был тогда начальником императорской флотилии. Вояж наш был превеселый; нас чрезвычайно забавлял Клокачев, который никогда почти не ездил по твердой земле, а все плавал по морям, и он испытывал от движения экипажа по земле ту же болезнь, которую имеют на море, и мы прозвали Клокачева страдальцем от земляной болезни, и он все вещи называл морскими именами, например, ему нужна была веревка, и он говорил: «Подайте мне шкот». Я имел случай рассказать это государю, и его величество очень смеялся.

День торжественного въезда императора Александра в Москву, как праздник отличается от будня, так оный не походил на бывший 4 года и несколько месяцев тому назад. Тогда все чиновники военные и статские, в карикатурных своих мундирах, ехали по два в ряд, младшие, впереди, что составляло предлинную линию в виде протянутой веревки. Император Павел ехал один, и несколько позади два великие князя.