Николай Леонов - Лихолетье

Примеров разложения с каждым днем приходилось видеть все больше и больше. Министр культуры Екатерина Фурцева, та самая, которая распекала нас в 1952 году, будучи первым секретарем Фрунзенского райкома партии, за то, что мы якобы нарушили коммунистическую мораль, когда выступили на защиту оболганных товарищей, была уличена в том, что строила личную дачу из материалов, которые выделялись на реконструкцию Большого театра. Когда ее упрекнули в этом на политбюро, она вспыхнула и бросила в лицо сидевшим: «Нечего меня обвинять, на себя посмотрите!»

Стыдно было даже слышать, к примеру, о том, что тогдашний председатель Союза общества Красного Креста и Красного Полумесяца, Герой Советского Союза Троян была снята со своего поста за то, что присвоила 100 кг шерсти-мохер, поступившей в фонд оказания помощи жертвам стихийных бедствий.

Так уж сложилось, что в течение восьми или даже более лет мне пришлось быть членом партийного комитета разведки, то есть высшего партийного органа в ПГУ. Состав его формировался в большой степени по принципу представительства в нем крупных подразделений разведки. Скажем, если информационно-аналитическое управление имело несколько сот коммунистов в своих рядах и занимало видное место в структуре, то оно должно было быть обязательно представлено в парткоме. Я с благодарностью вспоминаю эти годы, потому что они дали возможность видеть жизнь еще с одной стороны, ранее мне неведомой. Наряду с поражавшим своей формальностью, бессмысленностью и ненужностью утверждением бесконечных характеристик для выезда за границу там обсуждались и так называемые «персональные дела», которые выворачивали такие судьбы и приоткрывали дверь в такие потемки нашей жизни, что после этих заседаний приходилось дома пить валокардин, чтобы заснуть. Одно из таких «дел» пришлось как раз на описываемое время. Слушание состоялось 3 октября 1975 г. Перед парткомом предстал сотрудник управления внешней контрразведки М. (того самого, которым тогда руководил молодой генерал О. Калугин), работавший под прикрытием поста заместителя торгпреда в одной европейской стране. По роду службы он должен был обеспечивать соблюдение всеми советскими гражданами в этой стране норм морали и правил поведения за границей. И вот что я записал по свежим впечатлениям от этого разбирательства.

«Трудно представить себе более омерзительного, даже внешне, субъекта. Почти 50-летний мужик с физиономией плакатного кулака-мироеда был бы находкой для Ломброзо. Жидкие рыжевато-белесые волосы еле скрывают расползающуюся лысину. Узкий лоб подпирается резко вздутыми надбровными дугами, которые сразу настораживают: «Берегитесь, перед вами пещерный человек!» Глаза цвета застиранного голубого исподнего белья, выпученные, внешне ничего не выражающие, как у лягушки. Мигают редко, но иногда жестко смотрят по углам, как бы выискивая, что можно схватить длинным липким языком.

Приплюснутый, хрящеватый нос вкупе с увесистым подбородком говорит о том, что этому неандертальцу «все по плечу». Вот про таких-то и говорят: «Способный, очень способный, на все способный!»

Четыре часа мы слушали ответы этого человека, и наша общая ненависть к нему крепла. В июне с. г., уезжая в очередной отпуск после пяти с половиной лет пребывания в стране, он оставил запечатанной сургучной печатью пухлую папку в хранилище резидентуры. Но во время его отсутствия резиденту срочно понадобились условия агентурной явки, которые должны были храниться именно в папке у М. Папка была вскрыта, и на глазах изумленного резидента из нее вывалились пачки банкнотов, золотые, платиновые украшения, изделия из драгоценных камней. Сразу вспомнилось, что он недавно оформил покупку второй «Волги», что его жена по 5–6 раз в году ездила «по семейным обстоятельствам» в Москву, каждый раз набивая купе поезда под потолок картонными коробками. Было принято решение досмотреть его багаж на таможне. В нем оказалось, как в магазине, всего по 50: 50 пар обуви, 50 костюмов, 50 плащей, 50 отрезов и т. д.

Четыре часа он врал, выкручивался, потом стал угрожать, что «потащит за собой кое-кого из верхов», а кончил тем, что обмяк, пустил лжеслезу, сказав, что болен раком, хотел обеспечить семью, и затем заявил: «Многие делают, как я!»

Так ни в чем он и не признался, а мы ограничились его исключением из партии и, естественно, увольнением из разведки. Надо было бы отдать его под суд, но все понимали, что суд будет бессилен провести расследование за границей и М. удастся выкрутиться.

Дело М. надолго оставило чувство не только гадливости, но и тревоги. «А что, — думалось, — если эти сокровища не продукт его взяток с фирм, торговавших с Советским Союзом, а подношения спецслужб противника в благодарность за предательство? Почему он держал их за рубежом, а не привез в Москву «для обеспечения семейства?» Значит, намеревался бежать?..»

Как ни горько было признаваться самому себе, но против обступавших со всех сторон фактов нечего было возразить. Раковые клетки смертельной болезни, поразившей нашу модель социализма, пошли в рост с нарастающей скоростью.

Не одному мне приходили в голову мысли: «Что же делать? Как определить свою позицию?» Не раз мы обсуждали эти навязчивые вопросы в кругу самых близких сослуживцев. Горькие темы завтрашнего дня Отечества занимали основное время нашего внеслужебного общения. Надо признать, что идея бунтарства, выступления в какой бы то ни было форме против существовавшего строя казалась нам неуместной. Все мы искренне и бесповоротно верили в социализм как в более высокую и гуманную социальную формацию, чем капитализм. Мы также были убеждены, что все наши беды проистекают из-за субъективного фактора — человеческих качеств вождей, надеялись и верили, что придет вскоре к власти новое, молодое, просвещенное поколение партийных и государственных деятелей. Вспоминали персидскую поговорку: «Разозлившись на блоху, не стоит жечь кальсоны». Перед нами был пример такого человека в лице Андропова, «белой вороны» в тогдашнем руководстве, человека беспредельно честного, педантично сдававшего в госдоход все поступавшие к нему подарки от коллег из-за рубежа, умного, эрудированного, широко смотревшего на все проблемы, без шор. Но тогда время цивилизованных руководителей еще не пришло. Андропов работал всегда как бы под конвоем двух своих заместителей — С. Двигуна и Г. Динева, ближайших сторожевых псов Брежнева, которые следили за каждым шагом Юрия Владимировича.

Вера и надежда не покидали нас. Не сговариваясь, я и мои ближайшие друзья пришли к решению выполнять до конца наш солдатский долг разведчиков: говорить и писать правду, помогать по мере сил формировать критическое отношение к миру и к самим себе.