Евгений Ланн - Диккенс

А Чарльз долго смотрел на прекрасный дом, расположенный поодаль, и, наконец, заявил, что у него есть твердое намерение жить в этом доме. Вот тогда-то отец вспомнил, что сейчас уместно исполнить родительский долг и наставить сына на путь истины.

И он начал долго разглагольствовать о том, что каждый человек должен работать не покладая рук. Свои наставления он щедро запивал элем и, наконец, выразил уверенность: если Чарльз будет много и хорошо работать, то вполне возможно, что ему удастся поселиться в этом великолепном доме.

У Чарльза не было спортивных способностей, даже в шарики он играл из рук вон плохо, никогда не удавалось ему сберечь эти шарики — отраду английских мальчиков. Он быстро их проигрывал — сперва гранитные, потом глиняные, покрытые цветной глазурью, и, наконец, мраморные. Правила игры были разные, он хорошо их знал, но, увы, это не помогало. Еще хуже обстояло дело с крикетом и ножным мячом. Приходилось больше наблюдать, чем участвовать в спортивных развлечениях сверстников. Это надоедало, уж лучше бродить за городским валом в свободное от уроков время или наблюдать там за военными экзерцициями.

Но еще лучше — читать. У Джона Диккенса было совсем мало книг. Он не был любителем чтения. «Робинзон Крузо», «Дон-Кихот», несколько романов Фильдинга и Смоллета, «Векфильдский викарий» Гольдсмита, томики с очерками из «Зрителя», «Болтуна» и «Опекуна», — листков столетней давности, заменявших журналы, — избранные сказки из «Тысячи и одной ночи» да очерки американца Вашингтона Ирвинга — вот, пожалуй, вся библиотека.

Чарльз проглотил эти книжные сокровища еще до той поры, когда покинул, по решению отца, богобоязненную леди, памятную ему не столько своими уроками, сколько отвратительным мопсом.

Откуда-то он добыл еще одну занимательную книгу — «Жиль Блаза» — и так ею увлекся, что непрестанно надоедал родителям рассказами о приключениях этого испанского лоботряса.

Вооруженный всеми этими знаниями в области отечественной и мировой классики, он не извлекал никакой для себя пользы из школы старой леди. Ему нужен был другой, более опытный, учитель.

Но Джон Диккенс нисколько не собирался экономить презренные фунты, да и миссис Диккенс не могла успешно бороться с соблазном купить лишнюю шелковую ленту на- капор. Тем временем терпение кредиторов истощалось, и не оставалось другого выхода, как съехать с квартиры на Ордненс Террас и перебраться в другой, очень тесный домик на окраине Четема.

Теперь Чарли не мог так же часто, как раньше, встречаться с золотоволосой Люси. Образ ее стал понемногу тускнеть. Переход в другую школу облегчал забвение.

Фанни не бросала уроков игры на фортепиано, и Чарльз вместе с ней пошел в школу, находившуюся неподалеку от их новой квартиры.

Эту школу содержал баптистский священник мистер Вильям Джайльс.

Мистер Джайльс заинтересовался мальчиком, который не только читал отечественных классиков, но и хорошо помнил прочитанное. Мистер Джайльс уделял ему больше внимания, чем другим своим ученикам.

Может быть, это внимание мистера Джайльса помогло мальчику стоически выдержать разлуку с семьей. После многолетней службы в четемских доках Джону Диккенсу удалось добиться перевода в столицу — в Лондон — все по тому же адмиралтейскому ведомству.

Чарльзу было лет одиннадцать, когда произошел этот поворот в судьбе мистера Диккенса, произведшего на свет еще одного, шестого, ребенка. На семейном совете решили оставить Чарльза продолжать учение у баптистского священника, а всей остальной семье перебираться в Лондон.

Чарльз остался в Четеме. Он был верен своим литературным вкусам. По-прежнему его пленяли сказки «Тысячи и одной ночи», и плодом этого увлечения явилась трагедия, написанная им после отъезда семьи в Лондон.

Трагедия носила заглавие «Миснар, султан Индии». Тщательно переписанная, она была вручена для прочтения мистеру Джайльсу.

Начало литературной карьеры Чарльза Диккенса было удачным. Мистер Джайльс очень высоко оценил драматургический талант своего одиннадцатилетнего ученика и посулил ему в будущем широкую известность.

Очень скоро после этого триумфа, еще до окончания учебной четверти, Чарльз был вызван родителями в Лондон.

В 1823 году не было еще железных дорог. В Англии, где она появилась впервые, крохотная линия протяжением в двадцать миль, между Стоктоном и Дарлингтоном, открылась только через два года. И переезд Чарльза из Четема в Лондон совершился по старинке — в пассажирской карете. Одна из томпсоновских карет носила поэтическое имя «Голубоглазая девушка»!

В этой карете одиннадцатилетний Чарльз покинул Четем. Он оставлял за собой годы безмятежного детства — ни одно из четемских воспоминаний взрослого Диккенса не замутнено скорбью или горем.

Чарльз ехал в Лондон.

Теперь, когда Чарльз вторично приехал в Лондон, он смотрел вокруг другими глазами. Теперь он переезжал в Лондон на постоянное жительство. В этом гигантском городе он будет жить. Вот на этой улице, по которой снует больше народу, чем наберется во всем Четеме, он будет ежедневно бывать. Какие дома и какие магазины!

На станции пассажирских карет его встретил отец. Он был печален. В семье было горе: умерла маленькая сестренка Чарльза — четырехлетняя Херриет. Поэтому родители вызвали его в Лондон.

От станции пассажирских карет пришлось идти долго. Чем дальше шли Чарльз с отцом, тем меньше походил Лондон на столицу метрополии, тем ниже становились дома, грязней и уже улицы. И прохожие были, казалось, не те, каких он видел из окна кареты, когда проезжал через центр. Простоволосые женщины с изможденными лицами, мужчины, хмурые и бледные, в рабочих блузах, оборванные, грязные ребятишки…

Это была Байхем-стрит, на северо-западной окраине Лондона, называвшейся Кемден Таун. Окраина переходила в поля, а за полями уже виднелись лондонские пригороды.

А домик был маленький и грязный, даже бедней, чем четемский. Отец, правда, служил в одном из бесчисленных отделов адмиралтейства, но без конца должен был уплачивать долги. А для этого снова брал деньги взаймы и снова должен был раздобывать их для расплаты.

Когда Диккенсы уезжали из Четема, они взяли с собой для помощи по хозяйству сироту из четемского воспитательного дома. В Лондоне они заменили ее более солидной служанкой — пожилой глуховатой женщиной. Но теперь пришлось отпустить ее, и снова из воспитательного дома был взят мальчик-сирота. Он возился с детьми, работы ему было много, детей было трое, кроме Чарльза и Фанни.

Фанни продолжала учиться на фортепиано. Дешевого учителя нетрудно было найти, — у Фанни были всегда дешевые учителя; надо было удивляться тому, что она делала успехи непрерывно. Стоило только раз послушать ее игру, чтобы в этом убедиться.