Владимир Качан - Арт-пасьянс

Постановка А. В. Эфроса: Шапочка и дым. Действующие лица и исполнители: Нервная шапочка – засл. арт. Яковлева, Бабушка – Сирина, Волк – Волков, Охотник – Лоуренс Оливье (Великобритания), пирожки для бабушки – Изотов, Москаленко. Художник – Крымов, музыка из произведений Сибелиуса, Дебюсси, Вивальди и Левенталя.

Постановщик Дуров: «А все-таки она красная?..» Действующие лица и исполнители: Красная Шапочка – Кириченко, Волк – Дуров, Бабушка – Лямпе, Охотник – Федоров. Художественное оформление – Иероним Босх, музыка – Джон Леннон, Пол Маккартни и Ян Френкель. Дрессура и собаководство – Наталья Дурова. Военный консультант по лазерной технике – маршал Советского Союза С.М.Буденный. Постановщик боев самбо и каратэ – засл. мастер спорта Александр Медведь.

В интервью нашему специальному корреспонденту Лев Дуров сказал: «В этот праздничный Женский день я вспоминаю о себе, о своем детстве в Лефортово. На днях я получил письмо из Вашингтона, где меня, в частности, спрашивают, что лучше – переименовать мыс Канаверал в мыс Дурова или назвать моим именем одну из крылатых ракет “Першинг-2”? Я сказал, что мне все равно. А что касается спектакля, мой замысел, как всегда, прост. Я мыслю этот спектакль как трагедию маленькой шапочки в условиях жестокой окружающей среды в дремучем лесу».

И в заключение о погоде

Сегодня, в День 8 марта, в Москву наконец-то пришла зима. За окном вьюжит, но в Театре на Малой Бронной теплее, чем на улице. Давление падает. Не набухают почки, деревенеют деревья. С трудом плодоносят выдохшиеся от капустников Мартынюк и Качан. С праздником вас, дорогие женщины.

На малой сцене надо делать по-большому.

Ярким солнечным днем 546 года до н. э. в Амфитеатр на Малой Бронной развязной походкой вошел юноша в потертой тунике и стоптанных сандалиях. Он вежливо обратился к дежурному легионеру с вопросом: «Как пройти в кабинет Юноны Михайловны Скегиной?» Это был начинающий драматург, имя которого впоследствии станет известно всему миру. Это был Эсхил. Много творческих сил и душевного такта вложила в него терпеливая Юнона, прежде чем он научился читать и писать пьесы. Она же, несравненная Юнона, открыла миру и другого выдающегося драматурга – Еврипида. Но в те годы остро стоял национальный вопрос, и Еврипид вынужден был уехать на родину, так и не дожив до создания еврейского театра.

Много их, известных и забытых, маститых и скромных, прошло через ее ласковые и заботливые руки. Как писал о ней Шекспир в сонете № 7.40, «Расскажи мне, скольких ты ласкала? Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?». Кстати о Шекспире. Несколько столетий решала великомудрая Юнона – быть или не быть Шекспиру в Театре на Малой Бронной. Долго ползали по сцене душевнобольные Ромео и Джульетта. А вот жертва геноцида Отелло до сих пор ходит, размахивая цепями, чтобы не заснуть. Невзлюбила коварная Юнона Горького за многословие. Почеркала его пьесу «Варвары», дабы можно было играть ее перед искушенными иноземцами. До сих пор история умалчивает о том, к кому ушел великий вегетарианец из Ясной Поляны душной зимней ночью по шпалам. Уж больно много толстовской мудрости, непротивления злу насилием и несогласия с официальной церковью проскальзывает в критических эссе о спектаклях нашего театра многочисленных эстетов, чьим пером движет подчас велеречивая Юнона.

Когда-то давно, робко и застенчиво сминая в потных дрожащих от волнения руках залоснившуюся кепчонку, переступил порог кабинета многоопытной Юноны забавный мальчуган Алеша Арбузов, шмыгая слегка подслеповатым носом. Шли годы, подмораживало, вьюжило, пуржило… И вот теперь Алексей Николаевич Арбузов входит в Театр на Малой Бронной запросто, как в родной дом – в агентство по охране авторских прав. Последний этап жизни и творчества этого великого драматурга принес многострадальной Юноне горькое «воспоминание».

Шли годы… Сменялись эпохи… В белом плаще с кровавым подбоем, изнемогая от нужды, задыхаясь от волнения, постучался в дверь кабинета взыскательной Юноны непритязательный драматург Михаил Афанасьевич Булгаков… «Мастер и Маргарита», – застенчиво объявил он, протягивая всемирно известному завлиту замызганную и затасканную рукопись. «Если разберете почерк», – робко добавил он. «Рукописи не горят», – твердо сказала жестокосердная Юнона, небрежно швырнув рукопись в занявшуюся огнем администраторскую.

Шли годы… Мудрые пророчества вещуньи Юноны постепенно сбывались. С тех пор эту пьесу можно увидеть на сцене Театра на Таганке, если заблаговременно позвонить Дупаку по тел. 271-28-26.

Шли годы… Уходили в небытие драматурги… Была распущена Государственная дума… Измучившись в поисках свежей драматургии, прозорливая Юнона однажды ненастной летней ночью набрела на Чехова. «Вот вам “Три сестры”, – предложил Антон Павлович. – Делайте с ними что хотите». И Эфрос сделал – что хотел. Этот может…

Шли годы… Вечерело… И вот однажды в глухие осенние сумерки кропотливая Юнона, роясь в своих букинистических архивах, внезапно наткнулась на Чехова. Ее словно ударило… «Три сестры» – вот пьеса, которую давно не ставил Эфрос. И вот уже шесть сестер на одного брата Алешу, и все кричат: «В Софию, в Софию, в Будапешт…»

Прошли годы… Отцвело, отшумело, отстрекотало… Но посветлело в душе у несравненной Юноны. «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Но Юнона живет в нашем сердце больном и, несмотря на экстремальные условия бермудского треугольника, в который она попала волей пославшей ее судьбы, она живет, здравствует и еще ухитряется оставаться вечно молодой.

«И все-таки она вертится…»

«Общие проблемы портеризма-сионизма и влияние портеризма на украинский национализм и антисемитизм в странах третьего мира и пятой колонны». Доклад В.Качана на внеочередном заседании общества «Память». 26 сентября 1988 г.

Уважаемые дамы и господа, товарищи, мадам и мсье, синьоры и синьориты, другари и другарки, либе фройнде, хлопцы и девчата! Сколько же это можно терпеть?! То, что, несмотря на очевидные успехи в нашей борьбе, несмотря на растущую консолидацию русских сил вокруг «Слова о полку Игореве», здесь, в Москве, в Московском ТЮЗе, почти всенародно, нахально празднуется юбилей Портера Геннадия Исааковича! Невозможно, товарищи, без отвращения выговорить эту фамилию, ну а отчество вызывает просто спазмы и пароксизмы ненависти. Не потому, что Исаакович, в конце концов, и Ньютон тоже был Исааком, не потому, что Портер, и даже не потому, что Левинсон. Возмущение и протест вызывает то, что Портер – Геннадий, а Левинсон – его, кто не знает, жена – вообще Оксана.