Нил Никандров - Иосиф Григулевич. Разведчик, «которому везло»

Когда улягутся страсти, связанные с операцией «Утка», отгремят сражения Второй мировой войны, уйдет в мир иной Сталин, а «реальный социализм», управляемый партийной номенклатурой, деградирует и развалится от собственной тяжести, образ «печального рыцаря перманентной революции» Троцкого приобретет своеобразную привлекательность. Место его гибели будут посещать не только члены маргинальных партий троцкистского толка, но и туристы из бывшего Советского Союза. Они будут прибывать в Койоакан, кто своим ходом, кто на туристических автобусах, бродить по аккуратно выбеленным помещениям особняка, рассматривать пулевые выбоины в стенах, задумчиво стоять у могилы большевистского вождя. Редкий посетитель возложит на нее цветы. Ведь Троцкий не всегда был жертвой: он виновник тысяч смертей в России после Октябрьской революции 1917 года.

В Мексике к событиям прошлого относятся без привычного у нас в России стремления переписать, пересмотреть и подкорректировать историю с учетом «идеологического заказа» современности. В Мексике умеют чтить прошлое. Скорее всего потому, что в этой стране было много революций, войн, кровавых политических «разборок» и громких покушений. Поэтому мексиканцы бережно сохраняют названия улиц, которые имеют отношение к новейшей истории. Есть среди них и советская «тема». Вот улица Сталина, на которой располагается много автомобильных мастерских. А в квартале от нее — улица Леона Троцкого. Названия эти появились при жизни Григулевича и, думаю, дали ему повод для тяжких размышлений о целесообразности использования террора для «корректировки» истории.

В Аргентину Григулевич вернулся через четыре года после своего отъезда в Испанию. Он был рад новой встрече с Буэнос-Айресом: шумным и беспокойным, как улей, в дневное время, возбужденным и праздничным — в сумерках и в ночные часы, когда просторные авениды украшались ожерельями электрических фонарей. Не напрасно Буэнос-Айрес называют южноамериканским Парижем.

Иосиф бродил среди полутора миллионов его обитателей, невысокий, неприметный, в клетчатом английском кепи, в легком дорожном пиджаке, и был счастлив. Он снова среди портеньос! Казалось, что мелодии танго звучат отовсюду. Он даже не вспомнил о том, что когда-то назвал эту музыку «мелкобуржуазными стенаниями». Сейчас она воспринималась иначе: сто раз правы те, кто считает танго отражением национальной души, а «Кумпарситу» — подлинным гимном страны.

Григулевич всматривался в лица прохожих и размышлял о том, что аргентинская нация возникла из вавилонского столпотворения иммигрантов. Среди них можно различить испанцев, итальянцев, ирландцев, немцев, сирийцев, ливанцев, евреев с западных границ бывшей Российской империи, бежавших в Южную Америку от погромов начала века. В своем путешествии по городу Иосиф старался избегать тех мест, где находились «технические бюро» КПА и всевозможные партийные «крыши»: от спортивных до благотворительных. «Если хочешь сохранить голову на плечах, никаких контактов с “земляками”, — предупредил его «Том». — Партия в Аргентине порядком засорена. Слишком много мятущихся интеллигентов»… Григулевич «честно бегал», как он сам выражался, от недавних друзей по партии.

В 1939-м — первой половине 1941 года КПА твердо придерживалась взгляда Коминтерна на мировую ситуацию: война между Германией и западным миром — не более чем схватка империалистических хищников. Советская Россия и мировой коммунизм выбрали правильную позицию: наблюдать за схваткой со стороны. Коммунисты Аргентины перестали критиковать Гитлера, а партийные газеты с восторгом писали о французских рабочих, не желавших проливать кровь в войне с Германией, отстаивая хищнические интересы национального капитала. Германская печать в Аргентине также воздерживалась от критики в адрес коммунистов. Наглядным примером такого «мирного сосуществования» нацистов и коммунистов в Аргентине стала «мода» на обучение в немецких школах детей руководящего звена КПА…

Испытания последнего времени не изменили внешний облик Иосифа. Посторонний наблюдатель сказал бы уверенно: этот склонный к полноте человек любит спокойную жизнь, солидную порцию чурраско с кровью и с красным вином на обед, «непыльную» работу канцелярско-бухгалтерского плана. Люди с такой внешностью внушают доверие. А если у тебя хорошо подвешен язык, нет проблем с чувством юмора и коммуникабельностью, — то в Буэнос-Айресе ты не пропадешь.

Милые городские картинки: мальчишки, бегущие за трамваем; хозяйки, спешащие с сумками на рынки: держать служанок накладно, Буэнос-Айрес — дорогой город; на тележках торговцев щедро навалены плоды земные: апельсины, авокадо, яблоки, персики и виноград из провинции Мендоса. В элегантных кварталах, сердцевиной которых является зеркально-витринный бульвар Флорида, фланируют «сливки» столицы, в подпольных игорных домах проигрываются огромные деньги, зазывно распахнуты украшенные бронзой двери кинотеатров, ночных клубов, дорогих ресторанов и танцевальных залов, в которых чаще всего царит танго, иногда джаз, а то и просто аккордеон.

В многочисленных кафе невозможно обнаружить свободный столик, с утра до вечера здесь решаются серьезные, не совсем серьезные, а то и вовсе легкомысленные мужские дела. Эмоциональная температура Буэнос-Айреса разогревается к вечеру. Аппетитные запахи паррильи наслаиваются на тонкие ароматы цветущего жасмина и женских духов, пробуждая либидо у пылких обитателей столицы. В Буэнос-Айресе, где мужское население заметно превышало женское, — невероятное количество публичных домов. Многие аргентинские буржуа сколотили свои первые капиталы на домах свиданий. До начала Второй мировой войны торговцы живым товаром «завозили» женщин из Франции, Италии и Восточной Европы. Разгар военных действий на Старом континенте негативно отозвался на налаженном деле, вербовщики женщин устремились в аргентинскую провинцию и за Кордильеры — в Чили. Скандалы с похищением и насильственным вовлечением девушек в самое «древнее ремесло» почти ежедневно выплескивались на страницы газет…

В три-четыре часа утра приступают к своим обязанностям хлебопеки, водители продуктовых автомашин, развозчики молока…

Буэнос-Айрес никогда не спит…

Первые недели после возвращения Григулевич жил на квартире Теодоро Штейна, с которым познакомился в Париже в 1934 году, когда посещал Высшие курсы в Сорбонне.

«Чем ты занимался все эти годы?» — спросил Теодоро, всматриваясь в круглое улыбающееся лицо друга.