Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

зашла далеко за полночь. Долго беседовали они

о Байроне, Англии, о Беконе. Лермонтов с жадностью

расспрашивал о московских знакомых. По уходе его

Иустин Евдокимович много раз повторял: «Что за

умница».

На другой день поутру Лермонтов пришел звать

на вечер Иустина Евдокимовича в дом Верзилиных,

жена Петра Семеныча велела звать его к себе на чай.

Иустин Евдокимович отговаривался за болезнью, но

вечером Лермонтов его увез и поздно вечером привез

его обратно. Опять восторг им: «Что за человек! Экой

умница, а стихи его — музыка, но тоскующая».

Через несколько дней Лермонтова убили, что Иусти­

на Евдокимовича потрясло. Через шесть дней закрыл

глаза здесь навсегда и наш незабвенный Иустин Евдо­

кимович.

465

А. И. ВАСИЛЬЧИКОВ

ПИСЬМО К Ю. К. АРСЕНЬЕВУ

Пятигорск, 30 июля < 1841 г. >

Виноват я пред тобой, любезный Арсеньев 1, что так

замедлил отвечать на твое письмо. Но это последнее

время было у нас грустное и хлопотливое. Ты, вероятно,

уже знаешь о дуэли Лермонтова с Мартыновым и что

я был секундантом у первого. Признаться, смерть его

меня сильно поразила, и долго мне как будто не вери­

лось, что он действительно убит и мертв. Не в первый

раз я участвовал в поединке, но никогда не был так

беззаботен о последствиях и твердо убежден, что

дело обойдется, по крайней мере, без кровопролития.

С первого выстрела Лермонтов упал и тут же скон­

чался.

N. В. Перевернув страницу, я заметил, что она уже

исписана; ленюсь переписывать и продолжаю, читай

как умеешь.

Мы состоим под арестом, и производится следствие.

Меня перевели по моей просьбе в Кисловодск, потому

что нарзан мне необходим. Я живу здесь в Слободке

скромно, вдвоем с Столыпиным. Меня выпускают

в ванны и на воды с часовым. В Кисловодске холодно,

как и прошлого года. Кроме того, пусто, как в степи.

Мы с Столыпиным часто задумываемся, глядя на те

места, где прошлого лета... Но, что старое вспоминать.

Из нас уже двоих нет на белом свете. Жерве умер

от раны после двухмесячной мучительной болезни 2.

А Лермонтов, по крайней мере, без страданий. Жаль его!

Отчего люди, которые бы могли жить с пользой, а может

быть, и с славой, Пушкин, Лермонтов, умирают рано,

между тем как на свете столько беспутных и негодных

людей доживают до благополучной старости.

466

Ничего не умею тебе сказать нового о водах и водя­

ном обществе. Дом Верзилиных процветает по-преж­

нему. Эмилия все так же и хороша и дурна; Наденька

не выросла; Груша 3 не помолодела. Дома Ребровы

стоят на том же месте. В гостинице в окошках стекла

вставлены. По вечерам играет музыка. Вот и все.

Я ожидаю решения моей участи.

Напиши мне, где Долгорукий 4. Не уехал ли он за

границу. Кланяйся всем знакомым.

Скучно! Грустно!

Твой преданный Александр Васильчиков.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О КОНЧИНЕ

М. Ю. ЛЕРМОНТОВА И О ДУЭЛИ ЕГО

С Н. С. МАРТЫНОВЫМ

За последнее время появилось несколько статей

и отрывочных рассказов о смерти Лермонтова, в коих

мое имя было упомянуто в числе свидетелей дуэли.

В приложениях к «Запискам» г-жи Хвостовой помещено

заявление Н. С. Мартынова, который прямо ссылается

на мои показания. В тех же приложениях к «Запискам»

г-жи Хвостовой и в статье журнала «Всемирный труд»

сообщается много подробностей, столько же инте­

ресных, сколько и неверных 1.

Это вынуждает меня прервать тридцатилетнее мол­

чание, чтобы восстановить факты и описать это горест­

ное происшествие, которому я действительно имел

несчастье быть свидетелем на двадцать втором году

моей жизни. Молчал же я по сие время потому, что

не считал себя вправе, по смерти одного из противников,

без уполномочия другого, живого, излагать мое мнение

о событии, в свидетели коего я был приглашен по до­

веренности обеих сторон. Но тридцатилетняя давность,

посмертная слава Лермонтова и, наконец, заявление

Мартынова, напечатанное в «Русской старине» 2 и вызы­

вающее меня к сообщению подробностей, все это

побудило меня сказать несколько слов в ответ на неточ­

ные и пристрастные отзывы.

В июле месяце 1841 года Лермонтов, вместе с своим

двоюродным братом А. А. Столыпиным 3 и тяжело

раненным М. П. Глебовым 4 возвратились из экспеди­

ции, описанной в стихотворении «Валерик», для отдыха

и лечения в Пятигорск 5. Я с ними встретился, и мы

467

поселились вместе в одном доме, кроме Глебова,

который нанял квартиру особо. Позже подъехал к нам

князь Трубецкой, которому я уступил половину моей

квартиры.

Мы жили дружно, весело и несколько разгульно, как

живется в этом беззаботном возрасте, двадцать —

двадцать пять лет. Хотя я и прежде был знаком

с Лермонтовым, но тут узнал его коротко, и наше зна­

комство, не смею сказать наша дружба, были искренны,

чистосердечны. Однако глубокое уважение к памяти

поэта и доброго товарища не увлечет меня до одно­

стороннего обвинения того, кому, по собственному

его выражению, злой рок судил быть убийцею Лер­

монтова.

В Лермонтове (мы говорим о нем как о частном

лице) было два человека: один добродушный для

небольшого кружка ближайших своих друзей и для тех

немногих лиц, к которым он имел особенное уважение,

другой — заносчивый и задорный для всех прочих его

знакомых.

К этому первому разряду принадлежали в последнее

время его жизни прежде всех Столыпин (прозван­

ный им же Монго), Глебов, бывший его товарищ по

гусарскому полку, впоследствии тоже убитый на дуэли

князь Александр Николаевич Долгорукий 6, декабрист

М. А. Назимов и несколько других ближайших его

товарищей. Ко второму разряду принадлежал по его

понятиям весь род человеческий, и он считал лучшим

своим удовольствием подтрунивать и подшучивать над

всякими мелкими и крупными странностями, преследуя

их иногда шутливыми, а весьма часто и язвительными

насмешками.

Но, кроме того, в Лермонтове была черта, которая

трудно соглашается с понятием о гиганте поэзии, как

его называют восторженные его поклонники, о глубоко­

мысленном и гениальном поэте, каким он действительно

проявился в краткой и бурной своей жизни.

Он был шалун в полном ребяческом смысле слова,

и день его разделялся на две половины между серь­

езными занятиями и чтениями, и такими шалостями,

какие могут прийти в голову разве только пятнадцати­

летнему школьному мальчику; например, когда к обеду