Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

я любима и сама буду любить.

— Будете любить! Пошлое выражение, впрочем, до­

ступное женщинам; любовь по приказанию, по долгу!

Желаю вам полного успеха, но мне что-то не верится,

чтоб вы полюбили Л<���опу>хина; да этого и не будет!

Возвратясь домой, я еще больше негодовала на

Л<���опу>хина; ведь это его необдуманная откровенность

навлекла мне такие неловкие разговоры с Лермонтовым,

сблизила меня с ним.

Проучу же я его, помучаю, раздумывала я. Понятно,

что я хотя бессознательно, но уже действовала, думала

и руководствовалась внушениями Мишеля. А между

тем, все мои помышления были для Лермонтова. Я вспо­

минала малейшее его слово, везде видела его жгучие

глаза, поцелуй его все еще звучал в ушах и раздавался

в сердце, но я не признавалась себе, что люблю его.

Приедет Л<���опу>хин, рассуждала я сама с собой, и все

пойдет иначе; он любит меня, хотя и без волнения,

но глубоко; участие его успокоит меня, разгонит мои

сомнения, я ему расскажу подробно все, что мне

говорил Лермонтов; я не должна ничего от него скры­

вать. Так думала я, так хотела поступить, но вышло

иначе.

Вечером приехал к нам Мишель, расстроенный,

бледный; улучил минуту уведомить меня, что Л<���опу>хин

приехал, что он ревнует, что встреча их была как встреча

двух врагов и что Л<���опу>хин намекнул ему, что он

знает его ухаживанье за мной и что он не прочь и от

111

дуэли, даже и с родным братом, если бы тот задумал

быть его соперником 42.

— Видите л и , — продолжал Л е р м о н т о в , — если лю­

бовь его к вам не придала ему ума, то по крайней мере

придала ему догадливости; он еще не видал меня с вами,

а уже знает, что я вас люблю; да, я вас л ю б л ю , — по­

вторил он с каким-то диким в ы р а ж е н и е м , — и нам

с Л<���опу>хиным тесно вдвоем на земле!

— М и ш е л ь , — вскричала я вне с е б я , — что же мне

делать?

— Любить меня.

— Но Л<���опу>хин, но письмо мое, оно равняется

согласию.

— Если не вы решите, так предоставьте судьбе или

правильнее сказать: пистолету.

— Неужели нет исхода? Помогите мне, я все сде­

лаю, но только откажитесь от дуэли, только живите

оба, я уеду в Пензу к дедушке, и вы оба меня скоро

забудете.

— Послушайте: завтра приедет к вам Л<���опу>хин;

лучше не говорите ему ни слова обо мне, если он сам

не начнет этого разговора; примите его непринужденно,

ничего не говорите родным о его предложении; увидя

вас, он сам догадается, что вы переменились к нему.

— Я не переменилась, я все та же, и все люблю

и уважаю его.

— Уважаете! Это не любовь; я люблю вас, да и вы

меня любите, или это будет непременно; бойтесь меня,

я на все способен и никому вас не уступлю, я хочу вашей

любви. Будьте осторожны, две жизни в ваших руках!

Он уехал, я осталась одна с самыми грустными

мыслями, с самыми черными предчувствиями. Мне

все казалось, что Мишель лежит передо мной в крови,

раненный, умирающий; я старалась в воображении моем

заменить его труп трупом Л<���опу>хина; это мне не уда­

валось, и, несмотря на мои старания, Л<���опу>хин являл­

ся передо мной беленьким, розовым, с светлым взором,

с самодовольной улыбкой. Я жмурила глаза, но обе эти

картины не изменялись, не исчезали. Совесть уже

мучила меня за Л<���опу>хина; сердце билось, замирало,

жило одним только Лермонтовым.

На другой день, часов в двенадцать, приехал к нам

Л<���опу>хин; это первое свидание было принужденно,

тетка не отходила от нас; она очень холодно и свысока

приняла Л<���опу>хина; но по просьбе дяди Николая

112

Васильевича пригласила его в тот же день к себе

обедать. Дядя желал от души, чтоб я вышла замуж

за Л<���опу>хина, и лишь только он уехал, он начал

мне толковать о всех выгодах такой партии, но и тут

я ни в чем не призналась ему, как ни добивался он

откровенности, но на этот раз я действовала уже по

расчету. С первых моих слов он бы выгнал Лермонтова,

все высказал Л<���опу>хину и устроил бы нашу свадьбу.

А. мне уже казалось невозможным отказаться от счастия

видеть Мишеля, говорить с ним, танцевать с ним.

За обедом Л<���опу>хин сидел подле меня; он был

веселее, чем утром, говорил только со мною, вспоминал

наше московское житье до малейшей подробности,

осведомлялся о моих выездах, о моих занятиях,

о моих подругах.

Мне было неловко с ним. Я все боялась, что он вот

сейчас заговорит о Мишеле; я сознавалась, что очень

виновата пред ним, рассудок говорил мне: «С ним ты

будешь с ч а с т л и в а » , — а сердце вступалось за Лермон­

това и шептало мне: «Тот больше тебя любит». Мы

ушли в мой кабинет, Л<���опу>хин тотчас же спросил меня:

— Помните ли, что вы писали Сашеньке в ответ

на ее письмо?

— К о н е ч н о , — отвечала я, — это было так недавно.

— А если бы давно, то вы бы забыли или пере­

менились?

— Не знаю и не понимаю, к чему ведет этот допрос.

— Могу ли я объясниться с вашими родными?

— Ради бога, п о д о ж д и т е , — сказала я с живостью.

— Зачем же ждать, если вы согласны?

— Все лучше; постарайтесь понравиться Марье Ва­

сильевне, играйте с ней в вист и потом...

— Неужели она может иметь на вас влияние?

Я стараюсь нравиться только вам, я вас люблю более

жизни и клянусь все сделать для вашего счастья, лишь

бы вы меня немного любили.

Я заплакала и готова была тут же высказать все

Л<���опу>хину, упрекнуть его в неограниченно-неуместном

доверии к Лермонтову, сообщить ему все наши разго­

воры, все его уверения, просить его совета, его помощи.

Едва я вымолвила первые слова, как дядя Николай

Сергеевич пришел, предложил ему сигару и увел его

в свой кабинет. Четверть часа прошло, а с ним и мое

благое намерение, мне опять представился Лермонтов

со своими угрозами и вооруженным пистолетом.

113

Л<���опу>хин был очень весел, уселся за вист с Марьей

Васильевной, я взяла работу, подсела к карточному

столу; он часов до девяти пробыл у нас, уехал, выпросив

позволение приехать на другой день посмотреть на мой

т у а л е т , — мы собирались на бал к генерал-губернатору.

Лишь только Л<���опу>хин от нас уехал, как влетел

Лермонтов. Для избежания задушевного разговора

я осталась у карточного стола; он надулся, гремел

саблей, острил без пощады, говорил вообще дурно

о светских девушках и в самых язвительных выраже­

ниях рассказывал громогласно, относя к давно прошед­

шему, мои отношения к Л<���опу>хину, любовь свою ко

мне и мое кокетство с обоими братьями.