Владимир Мезенцев - Бардин

Другой пример. Если бы не было в природе, отмечает в своей книге «Жизнь и мечта» П. К. Ощепков, процесса образования сложных атомов из более простых, мы не могли бы сейчас наблюдать естественный распад сложных радиоактивных элементов на более простые. Такие процессы, по его мнению, наглядно иллюстрируют закон концентрации энергии в действии.

Известный советский астроном, директор Крымской астрофизической обсерватории А. Б. Северный писал в 1962 году в «Правде»: «Особый интерес представляет изучение спектра Солнца, дающего ценнейшую информацию об атомных процессах, химическом составе, температуре, давлении в солнечных газах. Спектр позволяет измерять солнечные магнитные поля, следить за их изменением. Так, например, большая работа по расшифровке спектров солнечных вспышек и магнитных полей, связанных с ними, проведенная в Крымской астрофизической обсерватории, привела к заключению, что вспышки — своеобразные взрывы, возникающие в результате быстрого сжатия магнитных полей, приводящего к кратковременному нагреву небольшого объема солнечного газа до очень высоких температур — около 30 миллионов градусов. Другими словами, в основе явления вспышки лежит процесс превращения энергии солнечного магнитного поля в тепловую энергию…

Чтобы осуществить процесс, сходный с солнечной вспышкой, потребовалось бы, вероятно, создать магнитное поле с напряженностью около миллиона эрстед, чего пока мы не в состоянии сделать. Однако не подлежит сомнению, что воспроизведение в условиях лаборатории некоторых космических процессов, влекущих за собой сверхмощные выделения энергии, может сыграть революционную роль в энергетике будущего».

Хорошо известно и высказывание Ф. Энгельса из «Диалектики природы»:

«Мы приходим, таким образом, к выводу, что излученная в мировое пространство теплота должна иметь возможность каким-то путем — путем, установление которого будет когда-то в будущем задачей естествознания, — превратиться в другую форму движения, в которой она сможет снова сосредоточиться и начать активно функционировать. Тем самым отпадает главная трудность, стоящая на пути к признанию обратного превращения отживших солнц в раскаленную туманность».

Приведя эти слова в своей книге, П. К. Ощепков не может удержаться от эмоций:

«Найдя это указание Энгельса, я еще больше уверовал в осуществление своей мечты найти такие процессы, которые вели бы не только к рассеянию энергии, но и к ее концентрации. Концентрация и деконцентрация энергии в природе должны существовать обязательно в диалектическом единстве.

Но почему же указание Энгельса о том, что отыскание путей, ведущих к сосредоточению энергии, должно стать задачей естествознания, не выполнено, почему оно забыто? Почему? Тысячу раз — почему?» [1] П. К. Ощепков , Жизнь и мечта. Издание второе. «Московский рабочий», 1967, стр. 200.

А немного далее он добавляет:

«С тех пор как в моем сознании отчетливо определился термин «концентрация энергии», противоположный широко распространенному понятию о рассеянии энергии, прошло более 20 лет. И надо прямо сказать, что порой этот термин было небезопасно произносить вслух — многие считали его свидетельством невежества и были готовы «предать анафеме» всякого, кто его произносит. Можно преклоняться перед смелостью тех ученых, которые именно в этот период борьбы за новую идею нашли в себе мужество выступать в ее поддержку». Одним из таких ученых был академик Бардин. Разобравшись в существе научного спора, он поддержал поиски профессора Ощепкова: «Защищайте правое дело, не оглядывайтесь ни на кого».

П. К. Ощепков вспоминает, какие мысли высказывал Иван Павлович о борьбе в науке за новые идеи, за новые открытия. В конце 1959 года И. П. Бардин, вернувшись из очередной командировки в Сибирь, пришел к Ощепкову в лабораторию и передал ему личный дневник:

— Вот прочтите…

«Переворачиваю страницу за страницей этого небольшого томика и вижу: Циолковский, Циолковский… Спрашиваю Ивана Павловича:

— Что вы имели в виду, делая такую пометку о Циолковском? Я очень многое читал и изучал из творчества Циолковского, но не припомню, чтобы он по этому же поводу как-нибудь высказывался.

— Вы с Иваном Исидоровичем Гвай действительно многое подняли из того, что не было известно о Циолковском. Вы открыли нам второго Циолковского — он предстал перед нами теперь не только как великий изобретатель, но и как большой мыслитель. Меньшуткин тоже в свое время открыл нам второго Ломоносова. До него никто не знал его таким, каким мы знаем его теперь.

Но вы, наверное, больше сидели по архивам и искали неопубликованное. А мне как-то попала в руки одна любопытная брошюрка его. Она называлась, кажется, «История моего дирижабля» или что-то в этом роде. Я обязательно пришлю вам ее.

И через несколько дней он действительно прислал ее со своими личными пометками. Вот что он подчеркнул в предисловии к этой книжечке:

«Человек, предлагающий обществу изобретение, встречается с целой армией рутинеров… Фультон предлагает Директории свое изобретение, его не слушают… и такие научные величины, как Лаплас, Монж и Вольней, ставят над Фультоном и его идеями могильный крест, а Бонапарт лишает великого изобретателя своей протекции… Араго совершил такую же ошибку, как Лаплас и Наполеон: знаменитый астроном отрицал железные дороги… Вспомним затем, например, мытарства по кабинетам ученых и по департаментам великого Морзе, знаменитого Эдисона, вспомним гонения ученой касты на Ломоносова, «великого недоучку» Галилея, кошмарную трагедию Роберта Майера, вспомним Дженнера и поведение его противников — ученых врачей, великомученика от науки Петра Рамуса, затравленного кастой творца эволюционной теории Ламарка и т. п…»

Прочитав все это, я еще раз убедился, как близко к сердцу принимал Иван Павлович всю эту историю. Он, видимо, переживал ее не в меньшей степени, чем мы. Большая человечность, чуткое отношение к людям в их трудную минуту навсегда оставили самое прекрасное воспоминание об И. П. Бардине.

В разговоре с Иваном Павловичем на эту тему я вынужден был напомнить ему, что события, о которых идет речь в последнее время, рассматриваются как сенсация, в основе которой лежит якобы неправдоподобие.

— А скажите, пожалуйста, появлялось ли в жизни что-нибудь значительное, что воспринималось бы первоначально не как сенсация? Я очень хорошо помню, как поднялся у нас впервые на аэроплане Уточкин, и Bceгo-то на несколько метров от земли, а какая это была сенсация! А братья Райт, которые сами сконструировали, сами смастерили и сами же первыми поднялись в воздух на самолете? Они ведь не были какими-нибудь маститыми учеными, а всего лишь велосипедными мастерами. Они-то именно разрешили тот спор, который в академиях годами велся на эту тему. Действительный член Французской академии наук Лоланд, например, категорически утверждал, что летать на аппаратах тяжелее воздуха принципиально нельзя.