Алексей Новиков - Впереди идущие

Триумвират встревоженно приглядывался.

Но журнал с боевым направлением как-то не получался. Трудно было сочетать поэзию Лермонтова с рассуждениями, скажем, профессора Шевырева.

Особенно безликой оказалась в новом журнале критика. Краевский обладал выдающимся трудолюбием, но положительно не знал, что ему делать с критикой, столь необходимой в солидном журнале.

Триумвиры снова приободрились. Они знали, что у Краевского не было денег. Все расчеты он возлагал на подписчиков. Подписчики и откликнулись с большой охотой, потом подписка стала топтаться на месте. А расходы по журналу росли с ужасающей быстротой.

– Я гибну и погибну! – мрачно объявлял жене Андрей Александрович. – Вот что значит быть честным журналистом на Руси! Но я приму мученический венец, если он уготован мне всевышним! – Андрей Александрович опускался в кресло. – Не утешай меня, Аннет!

Анна Яковлевна Краевская, родная сестра Авдотьи Яковлевны Панаевой, по опыту знала, что в такие минуты нельзя перебивать мужа-страдальца. К тому же она плохо разбиралась в журнальных делах.

В девичьи годы ей мечталось совсем о другой жизни. Ведь и росли-то сестры в шумной семье известного актера Брянского. Когда молодой щеголеватый литератор Иван Иванович Панаев привез Брянскому свой перевод «Отелло», он обратил благосклонное внимание на совсем еще юную Авдотью Брянскую. Участь ее вскоре была решена. По общему мнению, она делала блестящую партию. Невеста же руководствовалась чувствами романтическими, столь свойственными легкомысленной юности.

Анна Брянская дебютировала в роли Дездемоны. Встреча с Андреем Александровичем Краевским все изменила. Он умел так увлекательно говорить о театре и о Шекспире! Последовало предложение руки и сердца. Жених по-прежнему говорил о Шекспире, но еще больше о назначении женщины быть ангелом-хранителем домашнего очага.

Эта единственная роль и досталась на долю недавней Дездемоны.

Выходил очередной номер «Отечественных записок». Краевский подписывал новые векселя и думал: завтра уже никто не примет этих ничего не стоящих бумажек.

– Аннет, – трагическим шепотом объявлял он, вернувшись домой, – исчезают, как дым, последние надежды! – И всецело отдавался заботам ангела-хранителя.

Ангел-хранитель подавал любимый халат, подносил успокоительные капли, поил горячим чаем и, крепко обняв усталую голову, отгонял невзгоды.

– Ты единственное мое утешение! – шептал, разнежившись, Андрей Александрович.

Ни Авдотья Яковлевна, ни Иван Иванович Панаев, принимавший деятельное участие в «Отечественных записках», не жаловали свояка. Но сестры виделись часто. Анна Яковлевна Краевская никогда не сетовала на судьбу: ведь любовь требует жертв. Авдотья Яковлевна, слушая сестру, думала про себя: уж больно охоч оказался принимать эти жертвы Андрей Александрович!

Анна Яковлевна в свою очередь тревожилась за сестру: как живется ей? Авдотья Яковлевна отвечала беспечной улыбкой, потом вдруг задумывалась.

– Милая моя Аннушка! – говорила она. – Нам с тобой некогда размышлять о счастье. Иван Иванович каждый день твердит: «Надо спасать «Отечественные записки»…»

Дело действительно шло к катастрофе. Панаев не уставал повторять:

– Надо пригласить из Москвы Виссариона Белинского!

– Этого мальчишку-крикуна? – возражал Андрей Александрович.

– Другого пути для спасения журнала не вижу.

– Благодарю покорно за совет, – отвечал, иронически раскланиваясь, Краевский, – авось обойдемся без Белинского!

Андрей Александрович и раньше вел переписку с Белинским, но московский «крикун» каждый раз выдвигал одно и то же требование: ему нужна полная свобода мнений, с которыми он предстанет перед читателями. Сумасброд вел себя так, будто он, а не Краевский, был хозяином журнала.

Дела в журнале шли хуже и хуже. Критика была похожа на склад разношерстной ветоши. Подписка и вовсе остановилась. Дьявол разберет, что нужно подписчикам? Разве «Отечественные записки» не выходят точно в срок, не уступая «Библиотеке для чтения», прославившейся своей аккуратностью?

Случилось, однако, что владелец типографии задержал за долги готовый номер «Отечественных записок». Бледный, но полный достоинства, Краевский бросился в типографию. Он расплатился с типографщиком тысячью журнальных книжек, но «Отечественные записки» вышли в срок!

В тот день надо бы Анне Яковлевне Краевской быть особенно внимательной к мужу. Но, едва начав переодеваться, Андрей Александрович застыл в неподвижности.

– Что это такое?! – спрашивает он, и в голосе его слышатся истерические нотки. Он только что чуть не умер от унижения, ведя постыдный торг с бесчувственным типографщиком, а Аннет, любимая Аннет перепутала его домашние туфли! Сколько же раз нужно повторять, что он любит туфли, отделанные мехом!

Покорная Аннет бросилась разыскивать любимые туфли…

А Иван Иванович Панаев твердил и твердил о Белинском. И Краевский наконец сдался.

Появление Белинского в Петербурге насторожило столичных триумвиров.

– Это вы привезли из Москвы бульдога Белинского, чтобы травить нас? – спросил при встрече с Панаевым Фаддей Венедиктович Булгарин.

Каждый раз, когда Виссарион Григорьевич вспоминает этот рассказ Панаева, он удовлетворенно улыбается:

– То ли еще получат, подлецы!

…Идет третий год работы Белинского в «Отечественных записках». Принимая своего главного сотрудника, Андрей Александрович неизменно приветствует его словами:

– Сердечно рад видеть вас, почтеннейший Виссарион Григорьевич!

Потом, рассматривая статьи и рецензии заведующего критическим отделом, редактор-издатель «Отечественных записок» одобрительно кивает головой.

– Каждую строку вашу, Виссарион Григорьевич, читатели прочтут с истинным удовольствием. Кто в этом усомнится? Имею, однако, к вам доверительный разговор. Я начертал на знамени «Отечественных записок» неустанную борьбу с торгашеским триумвиратом и никогда не положу оружия. Но зачем писать о них так часто? Сегодня – Булгарин с Гречем, завтра – Сенковский, а там – опять Булгарин. Есть по этому поводу мудрая поговорка, излюбленная французами: «Ничего слишком!»

– Не знаю, каких поговорок придерживаются французы, – отвечает Белинский, – но хорошо помню, как во время оно они рубили негодяям головы на гильотине.

Андрей Александрович опасливо оглянулся, как будто хотел еще раз убедиться, что в кабинете нет никого из посторонних.

– Шутник же вы, Виссарион Григорьевич, хотя признаюсь, что у нас в России могут приключиться с шутником непоправимые беды.

– Да я вовсе не шучу, – серьезно подтвердил Белинский, – а коли говорить о России, то, может быть, было бы полезнее действовать не пером, но топором.