Петр Гнедич - Книга жизни. Воспоминания. 1855-1918 гг.

Петр Петрович написал семь исторических пьес. Самая известная и интересная "Холопы" была поставлена на сцене Александрийского театра. В главной роли — М.Г. Савина (сыграла 50 раз). Тема пьесы — холопство в раззолоченных мундирах и судьбы рабов — крестьян в эпоху царствования императора Павла I.

Знают П.Гнедича и как переводчика многих пьес Шекспира, Мольера и др.: "Проделки Скапена", "Лекарь поневоле", "Усмирение строптивой", "Зимняя сказка", "Гамлет, принц Датский".

П.Гнедич не только любит и знает театр, он органически связан с ним всей своей жизнью. Уже в первых своих пьесах он выступает как актер и художник — пишет эскизы к костюмам и декорациям, позже — он режиссер, художник-сценограф, театральный деятель. В 1891 г. избирается членом вновь сгруппированного Театрально-литературного комитета при Дирекции Императорских театров; с 1892 г. — член Совета Русского литературного общества; в 1893 г. избирается председателем Литературно-артистического кружка (переименованного позднее в Литературно-художественное общество); в 1895 г. уступает председательство А.С. Суворину и принимает на себя обязанности руководителя художественной частью и заведование труппой созданного на базе этого общества так называемого Суворинского или Петербургского Малого театра.

В 1901 году П.Гнедич был приглашен на должность управляющего труппой в Александрийский театр, "дабы не потерять зрителя и не отмахиваться от новых веяний, а учитывать их". П.Гнедич хорошо понимал, что театр требует серьезных реформ в режиссерском творчестве и общей постановочной культуре. Он приглашал и поручал постановки режиссерам со стороны, в частности, актерам Александрийского театра. В пору его деятельности появились: А.И. Долинов, А.П. Петровский, Ю.Э. Озерковский, М.Е. Дарский, А.А. Санин, В.Э. Мейерхольд, тогда же стал работать для театра выдающийся художник-декоратор А.Я. Головин. Актеры: А.И. Каширин, К.Н. Яковлев, И.М. Уралов, И.В. Лерский, М.А. Ведринская. С его приходом происходит поворот к новым веяниям. П.Гнедич высоко оценил программу "нового" Московского художественного театра, возглавляемого Немировичем-Данченко и Станиславским. Он писал Чехову: "У Немировича и Алексеева дело хорошее — пусть только они не охладевают к нему", а одну из статей о МХТ П.Гнедич назвал "Театр будущего". Сам он в это время проводит ряд реформ: упраздняет ежегодные актерские бенефисы (в них зачастую разыгрывались посредственные, случайные пьесы), отменил музыку в антрактах, которая часто не соответствовала теме спектакля, а также настоял на ограничении числа вызовов на аплодисменты (прежде успех актера измерялся количеством вызовов). Самым же главным было то, что, отдавая дань классике, П.Гнедич понимал значение современного стиля для нормальной жизнедеятельности Александрийского театра. Он ясно чувствовал, что без драматургии Чехова нет современного театра и писал ему: "Без введения Ваших пьес в репертуар нельзя положить основания делу, которое только что, только начинает формироваться".

После первого провала "Чайки" трудно было уговорить Чехова согласиться отдать театру другие пьесы: "Дядя Ваня", "Три сестры", но Петр Петрович умоляет автора позволить поставить "Чайку" еще раз. Он просит своих друзей в Ялте: "Коли увидите А.П. Чехова, кланяйтесь и скажите, что ляжем костьми, чтобы только "Чайку" реабилитировать". И реабилитация состоялась: был приглашен в труппу А.А. Санин и вместе с ним М.Е. Дарский — актер Художественного театра. Ему и была поручена ответственная задача постановки "Чайки", которая выдержала через 6 лет после первого провала экзамен и получила одобрение автора.

П.Гнедич был одним из первых режиссеров, который стремился поднять общую культуру спектакля. Добивался, чтобы фамилия режиссера стояла в афишах и программках, приглашал все новые и новые талантливые силы для постановок спектаклей в Александрийском театре.

В годы его деятельности на сцене театра шли пьесы Софокла, Еврипида, Шекспира, Мольера, Ибсена, Шоу, а также пьесы русских классиков и современников автора.

В последние годы жизни П.Гнедич работал над книгой по истории театра (не завершил) и мемуарами, в которых живо и увлекательно рассказывает о своей жизни, богатой впечатлениями, встречами с известными писателями, актерами, театральными деятелями. Эту книгу воспоминаний под названием "Книга жизни" мы предлагаем нашим читателям.

В статье использованы материалы изданий: "Театральная энциклопедия", т.2, под ред. П.А. Маркова (М.: Советская Энциклопедия, 1963); А.Я. Альтшуллер "Театр прославленных мастеров: Очерки истории Александрийской сцены" (Л.: Искусство, 1968);

Биобиблиографический словарь "Русские писатели" т.1, под ред. П.А. Николаевой (М.: Просвещение, 1990).

Детство. Казенная квартира отца. Уличная жизнь в "ротах". Отец и мать. Воровство чернослива. Знакомые матери. Воскресные обеды у бабушки. Сотрудник "Искры" Лабунский. На выставке в Академии Художеств. "Тайная вечеря" Н.Н. Ге и цензура.

Семьдесят лет тому назад, угол Третьей роты Измайловского полка и Забалканского проспекта имел такой же вид, как теперь; справа стояло опрятное миниатюрное строительное училище, что потом было переименовано в институт гражданских инженеров, а слева высился огромный желтый пятиэтажный дом Николаева. В этом доме помещалось тогда министерство путей сообщения. Дом этот не шел в то время в длину по Третьей роте: было всего по фасаду окон девять, затем красовались деревянные ворота, густо окрашенные охрой, а за ними — деревянный двухэтажный домик с широкими венецианскими окнами внизу и маленькими окошечками наверху. В этом домике я и родился 18 октября 1855 года.

Отец мой был инженер. Кончил он в 1836 году институт путей сообщения и получил назначение в Рязань. Тогда еще железных дорог у нас не существовало, а строили шоссе, и они были новостью для России и возбуждали всеобщее удивление. Рязань и Москву соединяли шоссейной дорогой и начали постройку с двух концов — с севера и с юга. Оставалось уже верст десять — и обе дороги должны были слиться. Но вдруг оба инженера-строителя заболели, и завершение этой грандиозной по тому времени линии было поручено отцу. Гордясь таким назначением, он ретиво принялся за дело и появлялся верхом ежедневно то на одном, то на другом участке, за неимением верховых седлая упряжных битюгов, жирных и толстых рысистых лошадей. Вдруг к ужасу своему он заметил, что дороги не только не сойдутся, но расходятся все дальше и дальше по мере движения работ вперед.

Первым делом он начал засыпать и сравнивать с землею последние версты. Теперь ему ясно стало, почему оба инженера заболели. Но что было делать дальше? Поднять дело, раскрыть глаза начальства на ошибку, оплошность, невнимательность — или окончить работу к назначенному сроку, удлинив путь верст на пять? После долгого обсуждения он решился на последнее. Шоссе проведено было с московской стороны на холм, с рязанской — тоже, и холмы были соединены прямой линией дороги. Этим была замаскирована ошибка, и только с птичьего полета можно было заметить дефект постройки. Отец не знал: хорошо он поступил или дурно. Он так этого и не мог разрешить всю свою жизнь.