Петр Гнедич - Книга жизни. Воспоминания. 1855-1918 гг.

Весь этот эпизод в официальном отчете пропущен — вероятно умышленно.

Рысаков упорно цеплялся ногами за скамейку, как это и указано в отчете. Помощники палача, опасаясь, по-видимому, повторения того, что было с Михайловым, выдергивали скамейку крайне осторожно и медленно. Тогда же Фролов и толкнул вперед тело Рысакова, причем ноги его соскользнули с табуретки". ("Былое". 1920 г., N 15, стр. 135–136.)

[44] Гитри "оскорбил действием" вел. кн. Владимира Александровича, заставшего его с женой, вел. кн. Марией Павловной, в ресторане. Позднее на это же намекала в своем стихотворении, напечатанном в сатирическом журнале "Сигнал" (1905 г., N 3), Ольга Чюмина, где была выведена Мария Павловна, говорившая о себе:

Я — не Дама-демимонда

Я — принцесса Требизонда,

По-венгерски: Поль-Мари.

В ресторанах с итальянцем

И с лихим преторианцем

Распивала я помри…

[45] Вейнберг Петр Исаевич (1831–1908), поэт, переводчик Гете, Гейне, Берне, Шекспира, Ленау, Шеридана и др. В течение многих лет преподавал русскую и иностранную литературу на высших женских курсах, одно время был инспектором Коломенской женской гимназии, читал публичные лекции. В 1905 г. был избран почетным академиком Академии Наук. Принимал деятельное участие в делах литературного фонда.

[46] Победоносцев Константин Петрович (1827–1907), обер-прокурор св. синода, реакционер. Блестящую характеристику ему дает М.Н. Покровский. "Если бы, — говорит проф. Покровский, — какой-нибудь артист, играя Полония, загримировался Победоносцевым, это было бы не плохой выдумкой. Золоченый придворный мундир недаром был на плечах этого человека. Он шел к нему больше, чем сутана Торквемады. Победоносцев был представителем того политического православия, которое в XVII веке сожгло в срубе Аввакума, в XVIII гноило в тюрьмах архиереев, имевших наивность думать, что церковь имеет какое-то "самостоятельное существование", а в конце XIX мелкой травлей травило Владимира Соловьева, единственного "православного", которого молодежь не считала жуликом. Это православие должно было пасть в один день с царизмом. Если оно пережило его на несколько лет, за это ему следует благодарить российскую буржуазию, заботливо его подобравшую, находя, что в ее хозяйстве всякая дрянь может дать доход". — "Письма Победоносцева к Александру III". Центрархив. С предисловием М.Н. Покровского. Т. I, Москва, 1925 г., стр. IX–X. К 1905 г., однако, роль Победоносцева становится менее заметной. "Бедоносцев для народа" и "Доносцев для царя" по характеристике одних, или "Мудрый старец", как его в то время именовали в административных верхах, — рано почувствовал загоравшийся пожар и постарался заблаговременно уйти со сцены.

Как верно заметил "Зритель" (N 19),

Благочестивый старичок,

Он вынес бы антихриста явленье,

Он вынес бы и светопреставленье,

Но конституции он вынести не мог.

Даже той "куцой" конституции, которой не хватило на несколько месяцев. (В. Боцяновский "Русская Сатира Первой Революции, 1905–1906 гг.". Ленинград, 1925 г., стр. 92.) Тартюфом изобразил его и Репин на известной картине "Заседание Государственного совета". Едва ли не самое яркое изображение этой кошмарной фигуры старорежимного строя дал Андрей Белый в романе "Петербург".

[47] Пьесы Сухово-Кобылина "Дело" и "Смерть Тарелкина" были совершенно не поняты и не оценены современной ему критикой. Так, например, критик прогрессивных в то время "СПб. Ведомостей" А.С. Суворин писал о нем в 1869 году: "Сухово-Кобылину не удается схватить пружин внутренних, и, по нашему мнению, "Дело", несмотря на всю свою благонамеренность в лучшем значении этого слова, — ничего не прибавляет к его литературной репутации. Что касается комедии "Смерть Тарелкина", то это довольно пустой фарс (!), основанный на переодевании и самом невероятном анекдоте; он не заслуживает, чтоб над ним останавливаться, даже ввиду того, что здесь снова является Расплюев — это лучшее создание г. Сухово-Кобылина — уже в качестве квартального надзирателя. (Суворин А.С. Театральные очерки. СПб., 1914 г., стр. 334.) Такой подход к этой пьесе, как показывают подведенные Л. Гроссманом итоги, наблюдается и в дальнейшем. "Смерть Тарелкина" после тридцатилетнего запрета была впервые представлена на сцене Суворинского литературно-художественного театра 15 сентября 1900 г. Пьеса вызвала некоторое недоумение в зрителях и критике. "Поставленная вчера пьеса, — писал А.А. Измайлов, — совершенно исключительное явление современной сцены. Автор выдает ее за "комедию-шутку", и, в самом деле, она представляется фарсом в полном смысле слова… Автор, видимо, задался простою целью памфлетически-карикатурно изобразить известные явления жизни и осуществил свою задачу в форме в свое время очень распространенной комедии с переодеванием. При таком взгляде находят оправдание и приемы мольеровского комизма (битье палкой по голове, падение на пол четырех персонажей за один раз и т. п.), и грубоватость диалога, и шутливость иногда дурного тона… Драматический элемент, введенный автором в конце пьесы (страдания Расплюева), звучит в шумно-веселой пьесе резким диссонансом, в особенности при сопоставлении с теми легкомысленно сгруппированными сценами (с дворником, прачкой, немцем-доктором), введенными в интересах чистого комизма, какие предшествуют развязке комедии. Если бы не эти недочеты, комедия имела бы право называться веселою и живою шуткой-памфлетом. Исполнители играли комедию как фарс. Без сомнения, таково наиболее правильное понимание". Рецензент газеты "Россия" отмечал, что пьеса произвела странное впечатление: "Редко с какой драмы зритель уходит с таким тяжелым чувством, как с этой комедии-шутки". Лишь значительно позже две последние части трилогии получили должную оценку и соответственное сценическое воплощение. "Смерть Тарелкина" в театре Мейерхольда, "Дело" в постановке В.Г. Сахновского (театр имени Комиссаржевской) и во 2-м Моск. Художественном (с Чеховым-Муромским) возвели, наконец, "отверженные" драмы Сухово-Кобылина на высоту крупнейших театральных событий. Только уже в наши дни выявил целиком всю скрывающуюся в ней подлинную трагедию Л. Гроссман. — Леонид Гроссман. Преступление Сухово-Кобылина. Ленинград, Изд. "Прибой", 1925, стр. 149–150 и др. — А. Амфитеатров. Литературный альбом. Пб., 1904 г., стр. 29–49.

[48] Чехову не простили на этот раз его отрицательного образа профессора Серебрякова, выведенного в "Дяде Ване". Прямым отзвуком раздражения ученых был позорный акт непринятия "Дяди Вани" Московским театральным комитетом. Комитет этот выставил официальной причиной своего классического решения недостаточную мотивировку покушения дяди Вани на убийство Серебрякова: "разочарование в таланте профессора, раздражение на его бесцеремонность не может служить достаточным поводом для преследования его пистолетными выстрелами. У зрителя может даже явиться подозрение, что поступок дяди Вани находится в связи с состоянием похмелья, в котором автор почему-то слишком часто показывает и дядю Ваню и Астрова". — А.А. Измаилов. Чехов. Москва, 1916 г., стр. 306–307.