Сергей Волков - Зарождение добровольческой армии

К тому же между Корниловым и Алексеевым были предубеждения. Личные отношения их были натянутыми. Этим пользовались как с той, так и с другой стороны, услужливые приближенные обоих генералов, стараясь раздуть их взаимную неприязнь. Не раз грозил полный разрыв. Но оба они — и Алексеев, и Корнилов — были равно необходимы для армии. Только Корнилов мог вести в бой эту отважную молодежь, но и уход Алексеева был бы роковым для

Белого движения. Эта необходимость наперекор личным отношениям, раздражению и интригам заставила их обоих остаться и разделить между собою управление и руководство армией.

В декабре месяце между атаманом Калединым и генералом Алексеевым состоялось соглашение. Добровольческая армия взяла на себя задачу защиты подступов к Ростову, оставив казакам охрану Донской области и Новочеркасска с севера и с востока.

Штаб добровольцев перешел в Ростов и занял дом Парамонова на Пушкинском бульваре.

Ростовская городская дума, избранная по всеобщему избирательному праву, вся сплошь из социалистов всех оттенков, народников, революционеров, меньшевиков, большевиков, рабочих, студентов и евреев. Газеты, все левые, выслеживали контрреволюцию и обличали нашу молодежь в монархических замыслах. На улице рабочие демонстрации, похороны жерв революции с красными флагами, с призывами к отомщению. «Пусть армия существует, но, если она пойдет против революции, она должна быть реформирована». Вот господствующие настроения. Враждебное отношение к армии проявлялось на собраниях, на митингах, на сводах.

«Добровольческая армия должна быть под контролем объединенного правительства и в случае установления в ней элементов контрреволюционных, таковые элементы должны быть удалены немедленно за пределы области». Таково постановление крестьянского съезда иногородних.

Донское правительство решило пригласить генерала Алексеева, чтобы он лично мог дать исчерпывающий ответ для успокоения общественного мнения.

На этом совещании, происходившем в Новочеркасске, присутствовали члены донского правительства, в том числе и от крестьянства. Здесь находился также и эмиссар ростовской думы, один из наиболее подозрительно относившихся к добровольцам.

Председатель заявил генералу Алексееву, что «крестьянский съезд поручил всесторонне ознакомиться с организацией, деятельностью и задачами Добровольческой армии».

Генерал Алексеев объяснил, что союзом, организовавшимся в Москве в октябре 1917 года, ему поручено дело спасения России, с каковой целью он и приехал на Дон.

Сюда стали стекаться беженцы, офицеры и юнкера, из которых и начала свои формирования армия. Члены армии при вступлении дают подписку не принимать участия в политике и в политической пропаганде. Средства частью добываются путем пожертвований, частью от союзников. После последнего заявления ведший допрос председатель спросил:

— Скажите, пожалуйста, генерал, даете ли вы какие‑либо обязательства, получая эти средства?

— При обыкновенных условиях, — ответил Алексеев, — я счел бы подобный вопрос за оскорбление, но сейчас, так и быть, я на этот вопрос отвечу. Добровольческая армия не принимает на себя никаких обязательств, кроме поставленной цели — спасения России. Добровольческую армию купить нельзя.

— Существует ли какой‑нибудь контроль над армией? — продолжаются вопросы.

— Честь, совесть, сознание принятого на себя долга и величие идеи, преследуемой добровольческой армией и ее вождями, служат наилучшими показателями контроля с чьей бы то ни было стороны. Никакого контроля армия не боится, — ответил Алексеев.

В заключение генерал Алексеев высказал готовность, принять в армию формирования демократических элементов, организуемых ростовской думой, «если они откажутся от всего, что сделало из русской армии человеческую нечисть».

Все характерно в этом собрании. И крестьянский съезд, поручающий всесторонне ознакомиться с организацией и задачами Добровольческой армии, и донское правительство, вызывающее генерала Алексеева для дачи объяснений, и председатель, ведущий допрос в присутствии эмиссара из Ростова, и, наконец, прямые, честные ответы самого генерала Алексеева.

«Добровольческую армию купить нельзя». «Честь, совесть, сознание принятого на себя долга, величие идеи. Вот основы, на которых строилась армия».

Генерал Алексеев готов был принять и демократические элементы, «если они откажутся от всего, что сделало из русской армии человеческую нечисть».

Но революционная демократия не могла отказаться от развращения армии, от «превращения ее в человеческую нечисть», как сказал Алексеев, потому что «человеческая нечисть» служила ее задачам — делу революции.

Вожди Добровольческой армии призывали к исполнению долга. Революция будила низкие инстинкты, натравливала, захватывала массы корыстью и злобой. Для масс честь, совесть, величие идеи были недоступны. Вот почему вожди Добровольческой армии остались одиноки.

К ним примкнули отдельные люди, но ни общественные круги, ни политические партии, ни торгово–промышленный класс, ни казачество их не поддерживали.

Струве, Федоров, князь Трубецкой, Половцев, Гучков, Милюков — вот, кажется, и все из общественных деятелей, кто так или иначе работали в то время для армии.

Появлялись на Дону и искатели приключений. Появился и Савинков. Упоенный своею ролью в революции, как прежде ощущениями террора, этот проходимец, красовавшийся своим прошлым, ничего общею не имел ни с идеей, ни с духом Добровольческой армии.

И хотя генералу Алексееву пришлось допустить его в состав совета, но сделано это было лишь с тем, чтобы его обезвредить, как тогда говорили, то есть не допустить вредить своими интригами неокрепшей еще организации.

Савинков скоро отбыл в Москву, где использовал имя генерала Алексеева для выманивания денег у союзников и завлечения офице–ров в свою организацию, кончившуюся, как известно, провалом и гибелью многих тысяч доверившихся ему людей.

Разные темные личности вертелись вокруг генерала Алексеева и генерала Корнилова — Завойко, Добрынский, матрос Баткин. Появился и Керенский. Беззастенчивости не было пределов. Помню некоего полковника Солодовникова, с всклокоченными волосами, с видом одержимого, но при всем своем помешательстве сосредоточенного на одном — как бы что сорвать для себя. Шкурный инстинкт говорил всего сильнее в людях. У одних, более энергичных, он проявлялся в захватах, у других в боязливом уклонении, в спасании самих себя и своих пожитков.

И среди всеобщего развращения и малодушия одни добровольцы выполняли свой долг. Среди них не было ни полковников, ни ротмистров, ни капитанов — все стали рядовыми. И так же, как Верховный Главнокомандующий, в мелочных заботах о своих добровольцах, так и каждый из них, в несении службы рядового, выполнял спой жизненный подвиг.