Сергей Волков - Зарождение добровольческой армии

Силы защиты города Ростова (под командой генерала Маркова, поразившего все наше добровольчество тем, что, будучи штабным и профессором, он оказался исключительно боевым, безумно храбрым и на редкость талантливым военачальником) занимали позицию в трех–четырех верстах от Ростова. В полуверсте от них стоял поезд из нескольких вагонов со штабом генерала Маркова, а на параллельном пути стал наш «грозный бронепоезд». Через железный мост за Доном прилепилась маленькая станция Заречная. Наша батарея разделилась на три части: хозяйственная часть осталась на вокзале; кони, фураж и пр. стали на станции Заречной, а боевая часть с людьми — на позиции. Меня очень быстро обнаружил на позиции командир батареи и, как ездового, погнал к моим коням…

На Батайском фронте была почти тишина, только пехота изредка перестреливалась. Нам, «ездачам», была подана команда: «Поить коней». Я, подхватив два брезентовых ведра и размахивая своей нагайкой (с назначением на батарее в ездовые я, как и все, получил совсем новенькую нагайку, с которой расставался только, и то не всегда, ночью для сна), кубарем из вагона побежал к дальнему крану с водой, чтобы не стоять в очереди. Пробегая между вагонами, вдруг натыкаюсь на какого‑то «дядьку», не то рабочего, не то штатского, в кепке на голове (видя «товарищей Ленина и Троцкого» на картинках в кепках, я их возненавидел на всю жизнь). Когда «дядька» очутился около меня, я стиснул зубы, а этот «сознательный товарищ» вдруг вопрошает меня: «Товарищ, а какая это часть стоит тут?» Я, бросив свои ведра, стал хлестать «товарища» нагайкой по чем по–пало, приговаривая при этом что‑то, чего нельзя поместить в печати, пока он не исчез от меня под вагон…

Вечером я доложил об этом случае командиру. Он попросил внимания всех и заявил нам, что в подобных случаях надо немедленно арестовывать таких субъектов и сейчас же приводить к нему.

— Таких немало шляется около наших частей, в карманах у них могут быть гранаты, они могут наделать много беды.

На другой день я попал в караул на боевой части и должен был с карабином в руках ходить между вагонами. Я ходил, как маятник, около двух часов, присел на подножку вагона и с нетерпением ждал себе смены.

Как из‑под земли, появился снова какой‑то «субъект». Одет тоже странно: на голове грязновато–белая папаха, на нем не то матросский бушлат, не то куртка мастерового, черные брючки в дудочку и грязные сапоги, а на руке почему‑то нагайка. А «дядька» идет, даже посвистывает и помахивает нагайкой!.. «Ага! — думаю я. — На этот раз я поймал, уже не уйдешь от меня! И командир похвалит меня!» Сижу и поджидаю к себе «субъекта»… На мое великое счастье, из штабного вагона выскакивает полковник с бумагами, подходит — о ужас! — к этому «субъекту», берет руку под козырек и что‑то докладывает… Я прилип к своей подножке и в ужасе стал смотреть в другую сторону… Подошел ко мне поручик Токаревич, моя смена, посмотрел на меня:

— Что с вами? Здоровы ли? Я едва пролепетал:

— Кто это стоит с полковником, в белой папахе?

— А разве вы не знаете? Это генерал Марков!..

Потом я долгое время старался быть не особенно близко от генерала Маркова, но как‑то в Лежанке нас стояло несколько человек, и к нам подошел генерал Марков, как всегда, со своей неразлучной нагайкой. Я, стоя рядом с ним, увидел на рубашке у него толстую, от крови его, вошь и со смелостью мальчишки протянул руку:

— Разрешите, Ваше Превосходительство?

— Да, да, спасибо, голубчик! Меня прямо заедают! Не успеваю их бить!

И я уже никогда потом не боялся генерала Маркова, кумира всех добровольцев.

29 января роковым выстрелом в сердце закончил жизнь атаман, генерал–рыцарь Каледин. Доблестный и глубоко честный русский генерал, атаман Войска Донского и Донского края, не нашел и не видел лучшего выхода из хаоса на Дону…

Корнилов понял, что микроскопическими силами одних добровольцев защитить и спасти Дон невозможно. Дальнейшее пребывание на Дону без атамана–друга Каледина будет гибелью всего добровольчества.

Роковая катастрофа Дона наступила. 9 февраля после обеда на станцию Заречная прибыли генерал Марков со штабом и наш «бронепоезд» со всем составом. Последовал приказ — разгружаться!

Приспособлений для разгрузки пушек, коней и всего прочего не оказалось. Надо было что‑либо придумать! Натаскали рельс и по ним стали скатывать на руках пушки. Одна из рельс погнулась, и скатываемая пушка повалилась на землю, чуть не раздавив на смерть командира батареи полковника Ерогина. Работа кипела! Слева и сзади на нас стали сперва изредка постреливать, а с наступлением сумерек стрельба по нас стала интенсивней… Заканчивая разгрузку и запрягая батарею, мы уже ясно слышали в самом Ростове частые очереди пулеметов входящего «победителя».

С полной темнотой стрельба по нас прекратилась. Мы спокойно закончили разгрузку и вытянулись колонной за станцией Заречной, по берегу Дона. Спустя некоторое время к нам в колонну присоединился Чешский батальон («батальон» был немногим более взвода!). Кто‑то в темноте подал команду, и мы тронулись в путь. Никто еще не знал — куда и зачем?!

К ночи стало холоднее. Я слез с моего «паровоза» и пошел пешком, держа свой передний вынос в поводу, как и многие другие ездовые.

Ни в душе, ни на сердце, ни в уме ничего не было, механически я шагал за всеми другими… Пошел снег, покрывая наши пушки, коней, покрывая наш путь и… нас самих…

К утру мы добрели в станицу Ольгинскую, где, оказывается, было назначено соединение нашей немногочисленной армии.

Первое и единственное желание было: только спать!..

Не помню когда, но было еще рано, когда все вернулось к жизни. Светило яркое солнышко, снег таял, и я впервые в своей жизни узрел и испытал, что такое кубанская черноземная грязь — в полях, на дорогах, на площадях и на улицах!.. (В одной из станиц, проезжая ночью на своем «паровозе» через станичную площадь, я услышал крики: «Спасите! Утопаю!» Подъехал к утопающему — оказался наш, из партизанского отряда. Дав ему в руки постромки, я только таким способом был в состоянии вытащить его на твердую почву!..)

Приказом нашего боевого вождя Корнилова все и всё пришло в движение, началось полное переформирование всей нашей армии. И тут только можно было увидеть ее своими глазами. Армия вся состояла: из двух Верховных Главнокомандующих, кучки старых генералов, немного полковников, куда больше капитанов, «штабсов» и поручиков, и далее сплошная молодежь — «позавчерашние прапора» подпоручики, прапорщики, «вольноперы», юнкера, кадеты, ученики, штатские люди, женщины, девушки и… просто дети, тайком сбежавшие от родителей!

Генерал Марков, принявший в свое командование Офицерский полк, увидев свой «полк» в строю, с горечью сказал: «Не много же вас здесь от всего Русского Офицерства!»… Во всей армии насчитывалось немногим более трех тысяч!.. И произошло опять чудо! Лавр Корнилов воскресил наш боевой дух и задор, мы поверили в себя, в свои силы, в свои возможности. Мы не спрашивали: «Сколько противника?» — а спрашивали только: «Где он?»