Сергей Волков - Зарождение добровольческой армии

Подошло Рождество. Собрался в Сочельник, по обычаю, только интимный круг семьи. Была маленькая елочка с несколькими свечами. Стол за исключением привезенного копченого окорока и печений, сделанных из донской муки, был очень беден: несколько рыб, соленых огурцов и немного хлеба военного времени. Но незабываемым и неизгладимым было общее настроение. Как всегда в рождественскую ночь, спущенные шторы, потушенный свет, и только мерцание свечек придавало торжественность празднику Рождества Христова. На этот раз не было ни веселья, ни радостей, а была тихая, спокойная сосредоточенность. Говорилось вполголоса, как бы боясь потревожить, вспугнуть то, что каждый переживал в этот день. Вероятно, то же самое переживали в катакомбах первые христиане, уверовавшие в вечную, незыблемую правду идей Христа Спасителя.

Приятели иногда посещали большую семью капитана 2–го ранга Мельникова, в то время командира Гвардейского флотского экипажа. Приходили какие‑то странно одетые личности. В передней все преображались, и в гостиную входили офицеры, юнкера. Хотя интерес к событиям на юге и был велик, но когда П. и Сергей С. пытались доказать военной молодежи необходимость ехать туда, то встречали несколько холодное отношение.

— Довольно с нас Петрограда, — решили приятели. — В Русской Белой Армии воздух чище и дышится свободнее. Кроме того, и отпуск кончился.

Горячо распрощались с родными, и на этот раз — навсегда!

Довольно благополучно доехали до Воронежа, но дальше поезда не шли. Узнали, что на Царицын идет полупустой товарный поезд, и влезли в один, замызганный до невероятности вагон. Печки не было, но они были рады, когда поезд тронулся, ибо у них не было никаких документов, а на вокзале шла проверка. На верхних нарах вагона лежало четверо полупьяных солдат, которые были как‑то уж очень оживленны. Присмотревшись в полутьме, П. увидал, что каждый из них держал в руке нож таким образом, что только кончик лезвия торчал из руки. Спор состоял в том, что этими кончиками ножа они друг друга пыряли. Кто мог больше выдержать.

Наконец доехали до Царицына, и полузамерзшие П. и Сергей С. с трудом вылезли из вагона и заковыляли к вокзалу. На полу вокзала лежали сплошь тела солдат. Храп, шум, ругань, возгласы наполняли воздух; сильный, тепловатый запах испарений давно немытых тел ударил им в нос, но они обрадовались теплу, где‑то примостились и немедленно сами захрапели.

Проснулись. Было еще светло. Сергей С. почувствовал себя как‑то нехорошо. Пошли искать лазарет. Нашли. Вошли в вестибюль лазарета и обратились к сестре с просьбой разрешить здесь остаться. По юношескому легкомыслию и доверчивости сказали сестре, кто они, что они и куда едут. У сестры расширились от страха глаза. Она куда‑то убежала, потом опять прибежала и настаивала, чтобы они немедленно скрылись, потому что здесь лежали раненые красноармейцы.

Прюц и Сергиевский вернулись на вокзал.

Ночью П. проснулся от толчка.

— Колюха, я умираю, — простонал Сергей С., — все тело болит, не могу двигаться.

Достал немного теплой водички и дал напиться заболевшему. Опять предстала дилемма: что делать? П. вспомнил, что, когда уезжал, мать дала ему маленькую книжечку и обязала не потерять ее. Мать была с юга, из большой семьи, и написала в книжечке адреса своих родных. «На всякий случай». Он порылся в карманах и книжечку нашел. «Нет ли там Царицына?» Лихорадочно перелистывал и нашел: Царицын, старший врач городской больницы доктор К. Утром, приказав Сергею не двигаться, он собрался идти в город.

— Колюха, не бросай меня!

— Молчи, дурак! — был ответ.

П. нашел городскую больницу, нашел доктора К. и объяснил ему положение. Доктор К. сразу же дал свой домашний адрес с тем, чтобы они немедленно пришли к нему на квартиру. Семья доктора приняла их очень тепло, сердечно заботилась о них, а доктор в несколько дней поставил Сергея на ноги. У того оказалась легкая простуда и желудочное заболевание. Только при прощании приятели узнали, что доктор, помогая им, рисковал своей судьбой и судьбой всей своей семьи. Квартира доктора была казенной, и над ней помещалась Чрезвычайка.

По дороге на вокзал приятели не преминули посмотреть на Волгу. В дальнейшем, уже без особых неприятностей, через Торговую добрались до Тихорецкой. Здесь они довольно долго ждали возможности добраться до Ростова. Случайно узнали, что какой‑то товарный поезд должен был отправиться как пассажирский. Влезли в него. Вагон был полон солдат, но при приближении к Батайску в нем остались, судя по внешнему виду, только два кавалерийских офицера, Сергей и П. В Ростове они навели справки о местонахождении части и явились в свою славную Первую батарею Добровольческой армии.

Январь—февраль 1918 года. На станции Батайск Владикавказской железной дороги стояли три эшелона: эшелон 1–й Отдельной батареи с личным и конским составом, под командой подполковника М., георгиевского кавалера, бывшего командира одной из батарей 31–й артиллерийской бригады, работавшего в Германскую войну на Западном фронте; эшелон Морской роты, около семидесяти человек, под командой капитана 2–го ранга Потемкина; они были размещены во втором эшелоне 1–й Отдельной батареи; на конце этого второго эшелона, на пульмановской платформе стояли две пушки нашей батареи, ведшие интенсивный огонь по бронепоезду противника; когда последний подошел ближе, то пушка с платформы прямым попаданием повредила его паровоз, и он в облаках пара отошел и больше не появлялся. В третьем эшелоне был размещен спешенный кавалерийский дивизион, около 120 человек, под командой полковника Ширяева.

Между тем Морская рота под командой капитана 2–го ранга Потемкина была снята с эшелона и стянута к вокзалу, который был превращен в укрепленный пункт. 1–я Отдельная батарея помещалась в двух эшелонах. Машинисты забастовали и оставили лишь одного машиниста для надзора за паровозами. Когда положение усложнилось, когда противник начал обходить станцию по реке Дон, было приказано явиться на паровозы машинистам — юнкерам батареи, в прошлом студентам Института путей сообщения в Петрограде, отбывшим в свое время летнюю практику машинистов.

В батарее было два путейца, как назывались тогда студенты Института инженеров путей сообщения: Анатолий Михайлович Раскин и Фишер. Хочу сказать несколько слов об Анатолии Михайловиче, который сыграл исключительную роль при трагическом отходе со станции Батайск. Я был вместе с ним в одном (восьмом) отделении Константиновского артиллерийского училища в Петрограде, на 11–м ускоренном курсе военного времени и знал его хорошо: среднего роста, сухощавый, всегда уравновешенный, приветливый, с отличными математическими способностями. Будучи вызван на паровоз, он взял меня как своего помощника, а я, в свою очередь, порекомендовал ему своего приятеля Сергея Сергиевского; последний был послан помощником на паровоз нашего второго эшелона к Фишеру, где был и машинист–профессионал, все же оставивший доверенный ему паровоз.