Сергей Волков - Зарождение добровольческой армии

* * *

Опять наступила тишина на заснеженных улицах. Снег не падал. Висел густой, молочный туман, лишь виднелись контуры Софиевского собора — старого и недостроенного нового.

Минут через десять, а может быть и больше, я первый увидел из окна сквозь чуть отодвинутую гардину, как из‑за утла дома Поповых, что был наискось от нас на другой стороне улицы, показалась типично военная фигура в длинной шинели. На плечах погоны, под ними крест–накрест башлык, чуть мятая, слегка набок цветная фуражка, два подсумка, сбоку сумка, в руках на изготовку винтовка со штыком. С минуту постоял, вглядываясь во все стороны улицы, затем поднял левую руку, махнул ею, а сам вдоль стены быстро перебежал к крыльцу парадного и стал с колена, изготовившись к стрельбе. Это был Володя Посохин, юнкер Донского военного училища, а через два года — сотник и муж моей тети Гали.

Я был настолько заворожен и очарован этой картиной, что не мог даже сказать нашим ни слова со своего «наблюдательного пункта». А наши‑то были в двух шагах от меня.

И только когда из‑за угла быстро перебежали на другую сторону еще две точно такие же фигуры (это были юнкера того же училища — Рождественский и Шурупов), а за ними вышли и двинулись в направлении нас еще четыре, то я только тогда, как и сейчас помню, спокойно и внятно сказал:

— Наши пришли, вон идут, смотрите…

Тогда — нет, не заметил. А сейчас, вспоминая эту минуту, ясно помню, что лица всех членов нашей семьи выражали такое внутреннее волнение, какое может быть только у людей, увидевших ни с чем не сравнимую радость спасения.

Первая опомнилась и, оторвавшись от окна, бросилась через парадное навстречу юнкерам, пренебрегая всеми опасностями, Аничка Чубарина. Ее брат был офицер Корниловского ударного полка, и она и мы все знали, что он был уже в Новочеркасске. За ней устремились Петя и студент, захватившие с собой со двора винтовку, брошенную красногвардейцем. Вслед увязался и я. В этот момент все были предоставлены самим себе, и только младшего брата, Севу, которому было тогда семь лет, мама перехватила в коридоре и вручила на хранение бабушке.

На улице была следующая картина, запечатлевшаяся в моих глазах тогда и незабываемая до сегодняшнего дня.

Несколько дальше наших двух углов, у церковной ограды стояли готовые к стрельбе с колена две пары юнкеров. Левая пара — один влево, другой прямо. Правая пара — один вправо, другой прямо. Слева один офицер, тоже с винтовкой. У правой пары — бравый казак с усами и бакенбардами на грозном лице, с шевронами на рукаве. Насколько мне помнится, это был Атаманского военного училища вахмистр Сорока.

Около нашего парадного стояли вдоль стены дома человек восемь улыбающихся юнкеров и четыре офицера, уже разговаривающие с выскочившими из последнего дома «авангардом». На другом углу, у дома Поповых — группа больше, человек десять—двенадцать юнкеров и несколько офицеров. Это были БЕЛЫЕ!!!

Вскоре раздался короткий, сухой залп трех–четырех винтовок. Как оказалось, сестра убитого офицера Попова все рассказала, что видела из окна за несколько мгновений до убийства брата. Несколько юн–керов быстро разыскали конюха, спрятавшегося на чердаке, и тут же во дворе расстреляли предателя.

На кухне у нас беспрерывно доливался и кипел чайник. У плиты весело трещал и сыпал искры пузатый самовар. Второй дымил во дворе. Юнкера по два–три заходили в столовую и, не расставаясь с винтовками, лишь сняв фуражки, пили горячий чай с остатками всех варений, печений, сухарей и всем, что было в доме, учтиво благодарили бабушку и маму и уходили, оттеняя других, порядком уставших, продрогших мальчиков.

Тем временем я уже хорошо познакомился с вахмистром Сорокой и рассказал ему все данные степи, старой и новой церкви, церковной ограды, что была перед нами, и сказал ему, что я сбегаю в ограду… на разведку. Вахмистр, до того милый, улыбающийся, вдруг этак сурово на меня глянул и очень сердито попросил меня «отойти от греха». Но… у меня было столько восторга и столько желания тоже участвовать во всем этом — таком красивом, геройском, а главное — именно в своем, что остановить меня уже ничто не могло. Не успел он еще грозней нахмурить густые брови и открыть рот для нового рыка, как я, козырнув ему на бегу, крикнул: «Подождите, пока вернусь» — и, мигом перебежав дорогу, юркнул в ворота и очутился за забором ограды.

Подбежав к вновь строящемуся храму и зная всю его конфигурацию, я стал перебегать от угла к углу, от выступа к выступу, всматриваясь и разглядывая все деревья, кусты в снегу, скамьи, попутно заглядывая в оконные ниши внутрь. Было тихо, никого не было, было только слышно, как билось мое сердце да где‑то вдали одиночные выстрелы. По всему обширному церковному двору, и особенно у стен храма, валялись винтовки, подсумки, разбросанные обоймы с патронами, сумки и несколько солдатских шинелей. Одну шинель — первую — я принял за убитого, но разглядел, что нет ни ног, ни головы, и рукав откинутый — без руки, и лежала она уж очень плоско. Помню, что что‑то вроде разочарования промелькнуло в моей голове — как‑то без убитых не было полной картины моей первой разведки.

Соблазн был великий. Подхватив несколько обойм в карманы брюк, я поднял лежавшую у стены винтовку и собирался было, зарядив ее, двинуться дальше, как сквозь туман я увидел на другой стороне ограды сквозь решетчатый забор перебегающие, пригнувшиеся силуэты людей. Прижавшись к стене за выступом угла, я стал всматриваться — кто? И готов был уже мчаться назад с «особо важным донесением» и уже рисовал себе картину, как я доложу о результате разведки с винтовкой в руках — непременно старшему офицеру — и что все наши это будут видеть, как сзади я расслышал скрип снега и, обернувшись, увидел двух юнкеров, идущих вдоль стены. Я им махнул рукой, показывая вперед. Оба подошли к моему выступу. Я уже предвкушал всю прелесть открытия огня по врагу, причем, конечно, я тоже буду стрелять вместе с юнкерами, и это будет мой первый настоящий бой. Совсем не было страшно, было даже приятно весело, что я с юнкерами, я вооружен и нахожусь на настоящей войне.

Как вдруг один из них взял меня за руку и тихо сказал: «Положите винтовку здесь и вдоль стены бегите назад, скажите первому, кого встретите из наших, что за оградой есть люди и что мы здесь наблюдаем. Бегите!» Для меня это было обидой. Как же так — с поля боя и бегом! Но делать было нечего, кроме того, я осознал, что все‑таки это боевое поручение и не юнкеру же бежать назад. Я только ему сказал, что побегу с винтовкой. Он улыбнулся. «Нет, — говорит, — не надо, наши могут в тумане принять за мальчишку–красногвардейца и могут, чего доброго, подстрелить. Ну, скорей!» С сожалением я положил винтовку и со всех ног подался назад. Через минуту, около улыбающихся юнкеров, я стоял перед усатым офицером и, заикаясь и запыхавшись, «рапортовал», что за оградой неизвестные люди перебегают, «наши» юнкера ведут наблюдение и что в ограде и в новой церкви много винтовок, патронов и разного снаряжения.