Нина Аленникова - Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные

Гостеприимность признана одним из самых распространенных качеств русских, и Доны никому не уступали в этой области. Например, когда было объявлено, что Елизавета Кропоткина, шестнадцатилетняя девушка, внучка известного князя, философа-анархиста, оказалась сиротой и обратилась к Донам с просьбой временно приютить ее, они сразу согласились ее принять, и полгода Елизавета прожила у них. За это время были исполнены все формальности ее переселения к родной тетке в Загреб. После этого она уехала в Америку, вышла замуж за русского инженера в Сан-Франциско и вплоть до своей кончины в 2005 году оставалась верным другом семьи.

Почти каждое воскресенье дом был открыт с хлебом-солью для близких знакомых, особенно тех, с кем были пережиты тяжелые времена революции и эмиграции.

Уместно кратко вспомнить их судьбу. Начнем с членов семьи.

Как можно себе представить, след отца автора потерялся в смутные времена эвакуации. Он не хотел покидать Россию и в конце 1920 года сел в Севастополе на корабль, направлявшийся к северу Черного моря. Но корабль потерпел крушение и был спасен греческим кораблем, следовавшим в Афины. Таким образом он стал невольным эмигрантом. Как многие русские, он переехал во Францию, где прошел через тяжелые времена. Однажды, в 1924-м, он увидел женщину, выходящую из ресторана. Он тут же ринулся в ее объятия – это была его дочь… Это было спустя пять лет с момента их последней встречи.

Сергей Порфирьевич Алейников никогда так и не научился говорить по-французски (и ни на каком бы то ни было другом языке) и был принужден зарабатывать на жизнь только физическим трудом. Хотя он был маленького роста и не особо крепкий, он проявил замечательную способность стать настоящим мастером на все руки. По заказу выполнял самые разные работы плотника, слесаря и делал полный ремонт квартир, так что к нему обращались многие русские. На работу он всегда являлся хорошо одетым, с отложным крахмальным белым воротничком, который он сам содержал в чистоте. Вращался он в весьма интеллигентной среде эмиграции и общался особенно близко с такими писателями, как Мережковский [63], Гиппиус [64], Тэффи [65], Алданов [66]и др. Но взгляды его всегда оставались односторонними и категорическими, без всяких нюансов: он ненавидел немцев, преклонялся перед англичанами, считал русских бесхарактерными («Если бы у нас, у русских, был такой же характер, как у англичан, то мы бы покорили весь мир»), был убежден, что евреи управляют земным шаром, и никогда не освободился от предрассудков против своей дочери, хотя они с мужем часто его принимали и ему помогали. Они же, когда ему стало трудно работать, устроили его в Покровку.

Покровка была наполовину разваленной фермой, которую купил за гроши и привел в полный порядок друг Всеволода Павловича, капитан 2-го ранга Павел (Григорьевич) Калинин. Она находилась километрах в пятидесяти на юго-западе Парижа в деревушке Грорувр (Grosrouvre), в двух с половиной километрах от исторического городка Монфор-Лямори (Montfort-L'Amaury). Там он устроил нечто вроде сельского пансиона, куда русские приезжали в конце недели с детьми отдохнуть или провести несколько дней в обычной для них атмосфере. Семья Дон очень любила Покровку, и было за что. С хозяином всегда интересно было поговорить: он был знатоком древнерусских языка и литературы и по радио следил за всеми событиями, происходящими в мире.

Стол в Покровке был превосходный, и вот по какой причине. Жена хозяина, дочь русского помещика, первым браком была замужем за офицером, погибшим во время Гражданской войны; она увезла за границу своего сына Бориса, который позже, естественно, оказался помощником, а потом и преемником хозяина, второй женой которого стала его мама. Борис Мишновский женился на дочери французского повара при дворе Николая Второго (его фамилия была Ренье (Régnier)), которая сама прошла гастрономические курсы в Париже и получила «голубую ленту» (Cordon Bleu) как искусная повариха. В Покровку часто с удовольствием приезжали артисты, певцы и охотно выступали там благотворительно. Кроме того, хозяин был очень верующий и построил в саду, рядом с главным помещением (а было всего три дома), небольшую часовню, умудрился приобрести иконы и все необходимые церковные принадлежности, так что нередко православный священник исполнял подобающие службы при особенных обстоятельствах.

Таким образом, можно сказать, что после всех неожиданных приключений и потрясений Сергей Порфирьевич прожил последние три года своей жизни в счастливых условиях.

Любопытно прибавить, что, когда он скончался в восемьдесят лет, проявилось необычное явление эзотерического характера. Весной 1948 года, будучи совсем здоровым, он спокойно заявил всем, что ему суждено умереть через шесть месяцев, точнее, за несколько дней до Рождества, и объяснил, что ночью к нему явился незнакомый человек, разбудил его и спокойно сказал о сроке, когда надо быть готовым к своей судьбе. Осенью Сергей Порфирьевич заболел воспалением легких, ему становилось все хуже и хуже, и он говорил: «Странно, по-видимому, я до Рождества не доживу». Действительно, он скончался 12 ноября. Отпевали его в Покровке в недавно устроенной часовне. Священник, когда ему рассказали о неисполненном предсказании, спросил: «Известно ли, какими словами точно высказалось привидение». Ему ответили: «Да, мол, оно заявило, через полгода и две недели все будет кончено для тебя на этом свете». Так, если принять во внимание сорокадневный срок, соответственно с православной религией, после которого душа оставляет землю, это как раз подходит к настоящему смыслу предсказания.

Отец автора, Сергей Порфирьевич Алейников, первым, в 1948-м, занял семейный склеп на кладбище Грорувр. За ним последовали по очереди:

Всеволод Павлович Дон, муж автора, 1954.

Мария-Магдалина де Местр, супруга сына автора, 1979.

Нина Сергеевна Алейникова, автор, 1984.

Сергей Сергеевич Алейников (урна после кремации в Москве), сводный брат автора, 1988.

Еще одно место готово для сына автора – Ростислава Всеволодовича Дона.

После смерти отца семья Дон продолжала регулярно посещать Покровку и даже наняла комнату для постоянного использования. Овдовевшая Нина Сергеевна часто приезжала туда на несколько дней и летом даже на три-четыре недели.

Среди обычных гостей три замечательных артиста придавали особенно веселую атмосферу. Первый, тенор Грегор Гришин, директор русской консерватории в Париже, стал крестным отцом одного из внуков автора. Второй, бас Миша Томас, был человеком своеобразного происхождения (мать русская, отец мексиканский индеец) и много лет ночью выступал в знаменитом ночном клубе «Шехеразада»; его дочь Шанталь Томас открыла одну из самых успешных фирм от-кутюр. Третьей была Зоя Григорьевна Ефимовская, сопрано, супруга писателя; ее дочка Ольга – крестная мать того же внука автора.