Нина Аленникова - Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные

В одно из воскресений мы поехали втроем (Сергей, сестра и я) осматривать Новодевичий монастырь и кладбище при нем. Особенно красив Смоленский собор, выстроенный в XVI веке по случаю присоединения Смоленска к Русскому государству. Одна из многочисленных церквей монастыря действовала, и мы проникли в нее, протолкались в середину, народу было много. Несколько молодых женщин несли только что окрещенных детей, и Сергей поразился, он не предполагал, что еще так немало верующих. Сестра, сопровождавшая нас, не вошла в храм и осталась ждать нас при входе. Зная, что брат выступает днем, я ему сказала, что, как только пропоют «Отче наш», мы выйдем. Вскоре запели «Отче наш», и мы вышли. «Откуда ты знала, что будут петь «Отче наш»? – спросил Сергей с наивным видом. Я засмеялась и пояснила ему, что с детства, особенно в институте, имела возможность ознакомиться с нашей церковной службой. Он живет в абсолютном неведении религии, но у него столько чуткости и деликатности, что совершенно не чувствуешь никакого противоречия с его стороны. Мы очень сошлись с ним, как-то сблизились духовно, как будто не расставались никогда.

Осмотрели кладбище. Оно производит удручающее впечатление полным отсутствием крестов, причем заметны места, с которых они были сорваны. Сохранены только некоторые кресты-памятники, непосредственно вставленные в могильную землю, и небольшие кресты внутри часовен. Очень много статуй новым героям последней войны, жаль, что они большей частью очень грубо и безвкусно сооружены, так что никак не могут вызвать сочувственных мыслей. Несколько героев изображены на красивой массивной плите, это устроено неплохо, перед ними неугасимый огонь, как у нас, в Триумфальной арке, перед Могилой Неизвестного Солдата. Все кладбище тонет в зелени, красивые разросшиеся ели, много других тенистых деревьев…

Сергей захотел показать мне метро, о котором весь мир так много говорит. Да, оно действительно грандиозно, настоящие подземные дворцы, но невольно напрашивается мысль: к чему это? Не соответствует эта потрясающая роскошь с более чем скромно одетой публикой. Украшения на потолках в поднебесье часто безвкусны, слишком ярки, сплошная бутафория. Ужасна станция «Площадь Свердлова», имени убийцы царской семьи, там стоит его жуткий бюст и несколько фигур матросов-революционеров с грозящими кулаками и искаженными от злобы лицами. После этой картины я больше не захотела ничего в метро осматривать. Спрашивается, для чего же было столько жертв, столько крови пролито, чтобы через пятьдесят лет народ не мог ни одеться прилично, ни жить по-человечески! Ведь в магазинах буквально ничего нет, один хлам. Только в специальных магазинах для иностранцев (они называются «Березка») можно кое-что приобрести, но исключительно за валюту. Например, мне удалось купить брату прекрасную меховую шапку, но ведь это смешно! В России, которая была в мое время завалена мехами, купить мех могут только иностранцы, и то без особого выбора: бери то, что лежит на прилавке! Вместе с тем туристическая сеть в Союзе развивается и растет, даже на Байкале готовится станция для приема иностранных гостей. Большевики не скрывают, что им необходима иностранная валюта… Надо надеяться, что это даст какой-то сдвиг к улучшению советского быта.

Накануне 1 мая, а это грандиозный праздник в Союзе, Нелли предложила мне и сестре проехаться на местный аэродром Домодево. Дорога туда вела нас через густой березовый лес, еще оголенные деревья, близкие сердцу, так как они подтверждали, что я на родине, что все происходящее со мной не сон, а реальность. Прибыв на аэродром, мы первым делом отправились в местную «Березку», где я приобрела для внуков балалайку. Мы остались там ужинать, обстановка была более чем скромная, но моя бедная сестра восторгалась и говорила, что она никогда такого ресторана не посещала.

Вернулись мы в Москву в десять тридцать вечера и застряли, нас никуда не пускали, так как шла репетиция большого первомайского парада. Мы стояли, а перед нами без конца проходили огромные танки, какие-то грандиозные коробки, молчаливые, равномерно шагающие войска. Все это чинно, почти беззвучно тянулось таинственной вереницей, жуткая картина, особенно в московском полумраке. Вернуться домой нам удалось только в час тридцать ночи, и то с трудом.

После праздника мы посетили Третьяковскую галерею, и я вспомнила, увидев это оригинальное здание, 1914 год, когда, будучи в Москве ровно два дня и совершенно случайно, умудрилась все же посетить этот замечательный музей. Сразу же я узнала те полотна, которые врезались в память навсегда: «Избрание на царство Михаила Федоровича» работы Угрюмова, «Голова Христа» и «Явление Христа народу» – Иванова, огромное, во всю стену, полотно, необыкновенной живости. Идущий Христос изображен так реально, глаз оторвать невозможно. Васнецов, Верещагин, исторический Репин, «Военный совет в Филях» работы Кившенко – все это старые друзья, они проходили вереницами перед глазами и наполняли душу радостью и восхищением.

Начали мы совещаться о поездке в Ленинград, так как об этом мы переговаривались еще в переписке. Пошли узнавать насчет разрешения, оказалось, что для меня, как иностранки, оно необходимо и требуется для этого две недели, чтобы составить подробную анкету с обоснованием, куда ехать, к кому, зачем, где останавливаться. Вышли мы из учреждения с мрачными лицами. Сергей предполагал через две недели отправляться на гастроли в Сибирь почти на все лето, сестра же думала вернуться к себе в Луганск, да и мне пора было думать о возвращении в Париж. Конечно, я огорчилась, что поездка в Петербург не клеится, я подумала, что она окончательно прогорела, и в душе очень огорчилась. Так хотелось еще раз взглянуть на любимый город, где прошли лучшие юные годы! Сергей вдруг заявил: «Махнем рукой на все эти оформления, поедем на моей машине свободными птицами, тебя за иностранку никто не примет». Тогда возник вопрос, где остановиться, так как о гостинице не могло быть и речи. Но у сестры и брата в Ленинграде оказались очень близкие друзья, некто Кирилл Васильев, родной племянник друга матери Гели и Сергея (моей мачехи). Друг этот, то есть дядя Кирилла, погиб в ссылке в Сибири. Геля им позвонила и, несмотря на то что Кирилл только что перенес сердечный припадок и старуха, его мать, тоже хворала, они сразу откликнулись: «Приезжайте, разместимся!» Нелли тоже нашла каких-то своих друзей, которые с удовольствием приняли бы нас, но Сергей все же предпочел ехать к своим бывшим приятелям. Решили оставить мой паспорт в милиции, он там находился на проверке. Нелли осталась дома, а мы втроем ринулись в путь.

Встали мы рано и в семь тридцать утра были уже в дороге. До Ленинграда было 750 километров. Никакой провизией мы не запаслись, и Сергей нас хорошенько обругал. «Три бабы – и ни одна не подумала!» – возмущался он. Я наивно заметила, что можно, мол, и в ресторане поесть, на что брат засмеялся и сказал, что сразу видно, что я совсем недавно в Союзе, но Геля должна была бы знать, что никаких ресторанов по дороге не найти. В самом начале проезжали Клин, где музей Чайковского. Катили по необъятным российским просторам, иногда десятки километров без единой деревушки, в сплошном пустыре. Деревушки, попадавшиеся на пути, были очень типичны, домики как старинные теремки, много из них убогих, покосившихся, при этом какая-то зловещая тишина, безлюдность, две-три куры, гуляющие перед домиками, даже не видно было собак. Сергей мне объяснил, что все это колхозы.