Андрей Битов - Пушкинский том (сборник)

Несмотря на такую «положительную» роль зайца в его судьбе, Пушкин продолжал необъяснимо недолюбливать этого славного зверька. «Третьего дня, выехав ночью, отправился я к Оренбургу. Только выехал на большую дорогу, заяц перебежал мне ее. Черт его побери, дорого бы дал я, чтоб его затравить… нет ямщиков – один слеп, другой пьян и спрятался». 14 сентября 1833 г. Н.Н. Пушкиной из Симбирска – прямо калька с событий 1825 года… Далее злоключения пассажира развиваются: он вынужден поворотить в Симбирск: «Дорого бы дал я, чтоб быть борзой собакой; уж этого зайца я бы отыскал. Теперь еду опять другим трактом. Авось без приключений».

И это не такая уж шутка – наша благодарность как Пушкину, так и зайцу… Писано еще в конце 1823 года: «Свободы сеятель пустынный, я вышел рано, до звезды…» – одно из самых горьких, безнадежных стихотворений.

 Беседа с Г. Гусевой //Другие берега. 1999. № 4–5.

Имеется в виду «Вычитание зайца. 1825» (см. с. 7 наст. изд. Первое издание 1993 г.).

См. с. 167 наст. изд.

См. с. 7 наст. изд.

А.С. Пушкин в портретах и иллюстрациях (под ред. Д.Д. Благого). Л., 1951. С. 304.

Черновики цитируются по изд.: Пушкин А.С. Медный всадник. Л., 1978. С. 27–28.

Обратите внимание на пушкинский рисунок на шмуцтитуле (с. 105) – подарок автору недописанного (впопыхах писанного) мемуара о «Медном Всаднике»… Рисунок 1829 года на рукописи «Тазита» – свидетельство о неотвязности замысла «Медного всадника» – еще одно звено между 1824 и 1833 годом, конь без седока, конь, сбросивший кумира. Своеобразнейший автопортрет. Не Пушкин ли готов на ожившего коня вскочить? После победы над «Полтавой» во время поражения над «Тазитом».

Вот прекрасный случай вашим дамам подмыться ( фр .).

Сукин сын,…почему не пришел ты со мной повидаться? – Скотина,…что сделал ты с моей малороссийской рукописью? ( фр .)

1971 год, бредем с Бродским по Невскому напротив Аничкова дворца, от Лавки Писателей к Клодтовским коням и обсуждаем природу жанра. Он считает главным в русской поэзии поэму, я же рассуждаю о повести. Иосиф рождает проект: «Вот, была бы свобода печати, составили бы мы с тобой роскошный двухтомник: я – том поэм, ты – том повестей».

Мы с Борисом Бергером предприняли подобную попытку в интерактивном проекте, выпустив в его издательстве «Запасный выход (Emergency Exit)» CD-диск «Глаз бури» в 2003 году, где были все пласты черновиков поэмы, и чистовик, и мой текст, и даже видеозапись выступления в Петербургском университете «Пушкин-бэнда», исполнившего черновик портрета героя повести Евгения. Всё это можно было читать, смотреть, слушать в произвольном порядке.

Беседа с И. Сурат.

Такого много. Возьмем то, что под рукой. Вот «Северные цветы» на 1832 год. Вот «Моцарт и Сальери» между Розеном и Деларю, вот «Дорожные жалобы» между Струйским и Сомовым, вот «Бесы» между Волконской и Тепляковым… Не хочу сказать ничего плохого об этих поэтах, но в стихотворения Пушкина между ними проваливаешься, как в бездну. А вот из пушкинского «Альманашника»:

«Альманашник. Надеюсь, что вы не откажетесь украсить мой Альманак своими драгоценными произведениями…

Стихотворец. Ей-богу – нет у меня стихов, – все разобраны, журналистами, альманашниками… <���…> Отдавай стихи одному дураку в Альманак, чтоб другой обругал их в журнале. Жена и дети. Черт бы его взял… человек, кто там? <���…> Я говорил тебе, альманашников не пускать».

Как важна бы для нас теперь была даже последовательность, в какой лежали рукописи «в гадком сундуке», что о бок с чем… дополнительная возможность датировки. Но рукописи опечатали и разобрали, не учитывая пристальность потомков… До нас вошли в эту пирамиду, и поблекли, и посыпались краски на глазах у вошедших.

Писано в 1981 году. Спасибо принцу Чарлзу – воз сдвинулся. (Примеч. 1997 г. – А. Б. )

Речь о последующих двух зачеркнутых строках, не поддавшихся до сих пор расшифровке. (См. по этому поводу повесть П. Паламарчука «Един Державин» // Литературная учеба, 1982, № 4.)

Пушкин А.С . Полн. собр. соч. – [М.; Л.], 1937–1949. – Т. III. – С. 941. Далее при цитировании черновиков поэта ссылки на это издание даны в тексте с указанием тома и страницы.

С чем небесполезно и согласиться… Последний призыв Пушкина к постижению древнерусской литературы до сих пор то ли не услышан, то ли оставлен одним специалистам. Она так и не стала чтением, то есть не вошла в нас. Этот пропуск ничем не оправдан. Если бы не титанические усилия таких людей, как Д.С. Лихачев, современный отечественный читатель знал бы о ней меньше, чем о «Гильгамеше»…

Не тот Иван Бунин, а другой – американский профессор, родившийся в 1855 году, приехавший учиться в Гарвардский университет более ста лет назад. Последние пятьдесят лет своей жизни посвятил расчетам Библии, открывая математические ее закономерности.

Автор придавал своему письму бесспорное значение, ибо оставил себе копию, доказательством чего явилась как раз последняя страница, размашисто подписанная «д’Аш»; в запальчивости перепутав, он вложил в письмо как раз второй, а не первый экземпляр ее…

Подражание, пародия (фр.).

«С какой целью сделано это Пушкиным – неизвестно. Возможно, что он хотел напечатать это в „Современнике“, но преследовал ли он цели мистификации или хотел выдать за беллетристическое произведение, утверждать невозможно». – Б. Томашевский. (См.: Пушкин А.С . Сочинения. Л., 1937. – С. 947.)

Параллель эту рекомендуем перечитать дважды – вдоль и поперек. Если бы при этом попытаться сделать «обратный перевод» переписки Дюлиса и Вольтера на французский, на котором пишутся письма Геккерну, с какими возможными кальками мы бы встретились?… Пока что можно лишь предложить иметь в виду двуязычное мышление Пушкина (сочиняя «перевод с английского», Пушкин мыслит только по-русски).

Эта часть текста писана по-русски.

«26-го, на балу у графини Разумовской, Пушкин предложил быть своим секундантом Магенису, советнику при английском посольстве. Тот, вероятно, пожелал узнать причины дуэли; Пушкин отказался сообщить что-либо по этому поводу. Магенис отстранился» (П.А. Вяземский).

Я готовил статью к печати, когда выплыло то, что не могло не выплыть: мое опасливое предположение оказалось уверенно высказанным не мною («…Ахматова усмотрела в этом „пастише“ подтекст, связанный с отношением Пушкина к Дантесу». Э. Г. Герштейн в комментариях к «Пестрым заметкам»//«Временник Пушкинской комиссии» за 1970 г. – Л., 1972. – С. 30–34). Известие меня обрадовало, поскольку мои размышления и не претендовали на открытие в научном смысле, однако оказались так высоко подтверждены, на что я не смел и рассчитывать. (Я попал в положение собственного героя – см. сноску к с. 278 «Пушкинский дом», Ann Arbor, 1978, – и усмехнулся протяженности его мести…) Примечательно, однако, то, что подумано это было всё-таки недавно – спустя еще тридцать лет после обнаружения, что «Последний…» вовсе не статья, то есть через сто двадцать с лишним лет после ее написания и опубликования. Фальсификация Пушкина «работала» почти полтора века! Можно испытать и некое удовлетворение от побития своего рода рекорда (от Мериме, поймавшего самого Пушкина на «Песнях западных славян», до входящего у нас нынче в моду Борхеса…).