Крис Хатчинс - Путин

Даже через кривое зеркало восточногерманской прессы было ясно, что советская империя находится под угрозой краха. Во время своего первого официального визита в Западную Германию в мае 1989 года Горбачев сообщил канцлеру Гельмуту Колю, что Москва больше не собирается использовать силу, чтобы противостоять демократизации в государствах-сателлитах СССР. Танки, которые въехали в Будапешт и подавили революцию в Венгрии в 1956 году, а в 1968 году уничтожили «социализм с человеческим лицом» во время Пражской весны, больше не были приемлемым способом решения конфликтов. Но даже несмотря на это немногие из восточных немцев верили в возможность падения ГДР.

Не сумев передать двум Эрихам ощущение экстренной необходимости в переменах, Горбачев забил последний гвоздь в их гроб во время визита в Восточную Германию в октябре, на праздновании сороковой годовщины основания государства, когда он предупредил, что «жизнь наказывает тех, кто опаздывает». С этого момента линии экстренной связи между Москвой и восточным Берлином – обычно гудящие от постоянных деловых переговоров между двумя коммунистическими союзниками – погрузились в тишину. На обеде в честь сороковой годовщины, устроенном для секретных служб, в своей бесконечной тираде о врагах государства, Эрих Мильке увещевал агентов Штази: «Уничтожать – и, при необходимости, без решения суда». Эрих Хонеккер также остался непреклонным. Он сказал Маркусу Вольфу: «Я никогда не позволю, чтобы здесь произошло то же, что сейчас происходит в Советском Союзе». В своем дневнике Маркус Вольф отметил: «Ни один враг не смог бы добиться того, чего добились мы сами: такой некомпетентности, невежества, возвеличивания самих себя и того, что мы совершенно перестали думать о мыслях и чувствах обычных людей». Тем временем друг Вольфа Ханс Модров, секретарь коммунистической партии в Дрездене с негромким голосом и седыми волосами, отказывался подавлять противоправительственные демонстрации, которые стали проходить в городе каждый вечер. Вольф и Модров считались лидерами группы реформаторов внутри коммунистической партии в Дрездене, хотя Вольф сам ругает себя за то, что не сделал больше для изменения восточногерманской системы изнутри. Путин и его коллеги по КГБ видели надписи на Берлинской стене. «Мы были младшим поколением секретных служб, – рассказал Владимир Усольцев журналу „Шпигель“. – Было абсолютно ясно, что советская власть неумолимо катится в пропасть». Важные документы были отправлены в Москву или сожжены. Списки контактов и личные дела советских агентов превратились в дым. «Мы жгли столько бумаги, что печь лопнула», – говорит Путин. Немыслимое случилось 9 ноября 1989 года в 18:53, когда члена нового правительства Восточной Германии спросили на пресс-конференции, когда обещанный новый восточногерманский закон о свободе передвижения вступит в силу. Он ответил: «Ну, насколько я вижу – прямо сейчас». Тысячи жителей восточного Берлина устремились к границе и стали требовать, чтобы их пропустили на Запад. В 22:30 граница была открыта на Борнхольмер-штрассе – этот исторический момент обозначил падение Берлинской стены.

Вечером 6 декабря здание КГБ было окружено бушующей толпой, которая уже разграбила штаб-квартиру Штази, находящуюся через дорогу. Путин поспешил в свой офис, ему был выдан пистолет. Он вышел на улицу и попытался отвести гнев протестующих, утверждая, что здание КГБ на самом деле является советским военным объектом. Кто-то крикнул в ответ: «Тогда почему на вашей парковке стоят машины с немецкими номерами? Что вы вообще тут делаете?» Путин ответил, что существует соглашение, позволяющее русским использовать немецкие номера. «А кто вы такой? – крикнул другой человек. – Вы слишком хорошо говорите по-немецки!» Путин сказал им, что он переводчик. Затем он вернулся в здание и позвонил командующему местного советского гарнизона, чтобы попросить о помощи, но ему ответили: «Мы ничего не можем сделать без приказа из Москвы. А Москва молчит». Москва и в самом деле молчала. В последующие годы реакция Путина стала известной: «Я почувствовал, что страна больше не существует, что она исчезла». Один отчет о той судьбоносной ночи в восточном Берлине говорит о том, что толпа смогла попасть в здание и столкнулась с будущим Президентом России, который стоял наверху лестницы и размахивал пистолетом. Он спокойно обратился к ним, слегка улыбаясь: «Поднимайтесь, если хотите, но пока вы доберетесь до меня, шестеро будут мертвы». Это кажется маловероятным – в тот момент в здании были и другие агенты КГБ, и это одиночное выступление Путина выглядит как попытка пиарщиков превратить его в КГБшного Джеймса Бонда. Путин говорит только, что русские «были вынуждены продемонстрировать готовность к защите здания, и эта решительность определенно впечатлила толпу, по крайней мере, на какое-то время».

На самом деле, кровопролития удалось избежать, когда подъехала небольшая группа советских десантников, и толпа растворилась. Путин говорит, что события этого вечера оказали сильное деморализующее воздействие на него, потому что: «Они просто ушли». В этот момент он был предан не советской системе, закат которой он ясно осознавал, а КГБ как защитнику величия России. Владимир Усольцев рассказал журналу «Шпигель»: «У него всегда была поэтическая черта – особенная гордость за то, что он принадлежит к специальной службе по защите Родины, к ЧК».

На следующий день Путин продолжил выполнять свою работу, молча страдая от того, что он воспринимал как раненую гордость своей Родины. Единственное, о чем он сожалел, как он признается, было то, что Советский Союз утратил свои позиции в Европе, даже не попытавшись поменять коммунистическую систему на что-то другое. «Они просто все бросили и ушли», – говорит он. Людмила, которая привязалась к своему восточногерманскому окружению (немецкий стал на тот момент родным языком ее младшей дочери), выражала сожаление в адрес секретных агентов обеих стран, ведь они потеряли свое понимание цели, практически смысл существования . Одна из ее соседок, рассказывает она, плакала целую неделю: «Она плакала по потерянным идеалам, по концу всего, во что верила всю свою жизнь». Людмила не знала, что ее супруг все ещё продолжал выполнять свои служебные обязанности. Как и все офицеры Штази, Клаус Зухольд был теперь безработным. Отправив копию его личного дела в Москву, Путин получил разрешение зачислить его в КГБ. 16 января 1990 года он пришел к немцу в гости и подарил его двенадцатилетней дочери книгу русских сказок. Когда он остался наедине с Зухольдом, он продиктовал ему присягу верности КГБ, а Зухольд подписал ее. Затем они отметили это событие бокалами «Зект» – немецкого вина.