Марк Твен - Автобиография

Интервью мистера Клеменса с Чайковским и взгляды мистера Клеменса на русскую революцию. – Мистер Клеменс председательствует на собрании ассоциации, образованной в интересах взрослых слепых. – Его первая встреча с Хелен Келлер. – Письмо от Хелен Келлер, которое мистер Клеменс зачитал на этом собрании

Я на время оставлю Ориона и вернусь к нему позднее. На данный момент меня больше интересуют дела сегодняшние, чем наши с Орионом похождения сорокапятилетней давности.

Три дня назад один из соседей привел ко мне в дом знаменитого русского революционера Чайковского [182]. Внешне уже немолодой, седой человек, он проявил себя настоящим Везувием, который и по сию пору является мощным действующим вулканом. Человек этот так полон веры в окончательное и почти немедленное торжество революции и разрушение злодейского самодержавия, что я сам почти уверовал вместе с ним. Он приехал сюда в надежде разжечь пожар благородного сочувствия в нашей обширной восьмидесятимиллионной нации счастливых и полных энтузиазма свободных людей. Но честность обязала меня влить в его кратер немного холодной воды. Я сказал ему о том, что считаю верным: что всевозможные Маккинли, Рузвельты и мультимиллионеры – последователи Джея Гулда [183], человека, который за свою короткую жизнь разложил коммерческие моральные принципы нации и оставил их смердеть после своей смерти, – целиком и полностью превратили наш народ из нации с весьма высокими и почтенными идеалами в ее полную противоположность; что у наших людей больше нет идеалов, достойных обсуждения; что наше христианство, которым мы всегда так гордились – не сказать кичились, – ныне всего лишь оболочка, подлог, лицемерие; что мы утратили наше старинное сочувствие к притесняемым, борющимся за жизнь и свободу; что когда мы не холодно-безразличны к таким вещам, то глумимся над ними и это глумление – почти единственная реакция газет и нации в отношении подобных вещей; что его массовые митинги не найдут отклика у людей, называющих себя типичными американцами, если они вообще могут называть себя американцами; что его публика будет состоять из иностранцев, которые так настрадались за последнее время, что у них еще не было возможности американизироваться, а у их сердец – превратиться в камень; что эта публика будет состоять из бедняков, а не из богачей; что они будут отдавать и отдавать щедро, но они будут отдавать от своей бедности и в денежном выражении результат окажется невелик. Я сказал, что, когда нашего ветреного и эпатажного президента год назад осенило разрекламировать себя по свету как нового ангела мира, когда он поставил задачу добиться мира между Россией и Японией и имел несчастье достичь своей непродуманной цели, никто в нашей нации, кроме доктора Симена и меня, не выразил общественного протеста против этого безрассудства из безрассудств. Что в то время я был уверен: этот пагубный мир на неопределенное время отодвинул неминуемо надвигавшееся освобождение русского народа от его вековых цепей – отодвинул, возможно, на века; что я был уверен: Рузвельт нанес в то время русской революции смертельный удар, и я до сих пор придерживаюсь этого мнения.

Замечу здесь в скобках, что вчера вечером я впервые в жизни столкнулся с доктором Сименом и обнаружил, что его мнение остается сегодня таким же, как в то время, когда этот бесславный мир был заключен.

Чайковский сказал, что мои слова привели его в глубокое уныние и он надеется, что я ошибаюсь.

Я сказал, что тоже на это надеюсь.

Он сказал:

– Как же так, от вашего народа только два или три месяца назад поступило мощное пожертвование, и это обрадовало нас всех в России. Вы собрали два миллиона долларов единым духом, фактически в один момент, и послали этот весьма благородный и великодушный вклад страдающей России. Разве это не меняет ваше мнение?

– Нет, – ответил я, – не меняет. Эти деньги поступили не от американцев, они поступили от евреев; значительная часть – от богатых евреев, но наибольшая их часть – от русских и польских евреев Ист-Сайда, то есть они поступили от очень бедных. Евреи всегда были склонны к благотворительности. Страдание всегда может тронуть сердце еврея и максимально обложить данью его карман. Он придет на ваш митинг. Но если вы найдете там каких-нибудь американцев, поместите их под стекло и выставьте для обозрения публики. Это зрелище потянет на пятьдесят центов за голову, и постарайтесь в это поверить.

Он попросил меня прийти на вчерашний вечерний митинг и выступить, но я был связан другой договоренностью и не мог согласиться. Тогда он попросил меня написать строчку-другую, которые можно было бы зачитать на митинге, и я с готовностью это сделал.

Товарищи!

Когда Николай Чайковский, провозглашенный здесь его соотечественниками отцом революционного движения в России, произнес это слово вчера вечером в Гранд-Сентрал-пэлас, три тысячи мужчин и женщин вскочили со своих мест, замахали шляпами и бешено аплодировали в течение трех минут. Это слово – девиз революционеров. Революционный дух овладел массовым митингом, созванным, чтобы приветствовать русского патриота, ныне приехавшего в Нью-Йорк.

Вооруженная борьба – вот чего он взыщет. А также – оружия, чтобы вести эту борьбу. Вчера вечером он так и сказал собравшимся, и, судя по их аплодисментам, они обещали внести свою лепту в материальные средства, необходимые для ведения борьбы.

Марк Твен не мог присутствовать, потому что уже принял приглашение на другое собрание, но прислал вот это письмо:

«Дорогой мистер Чайковский, я благодарю Вас за честь быть приглашенным. Однако я не в состоянии принять приглашение, потому что вечером в четверг буду председательствовать на собрании, чья цель найти хорошо оплачиваемую работу для определенных категорий наших слепых, которые были бы рады поддерживать себя, если бы представилась такая возможность.

Мои симпатии, конечно, на стороне русской революции. Это само собой разумеется. Надеюсь, она будет успешной, и теперь, когда я поговорил с Вами, смею верить, что так оно и будет. Тамошнее правительство с помощью фальшивых обещаний, лжи, предательства и мясницкого ножа, думаю, слишком долго властвует в России ради возвеличивания одной-единственной семьи тунеядцев и ее праздных и порочных родичей. И хочется надеяться, что пробужденная нация, ныне набирающая силу, вскоре положит этому конец и на месте этого правительства установит республику. Некоторые из нас, даже седоголовые, могут дожить до того благословенного дня, когда цари и великие князья станут там так же редки, как, я уверен, они редки на небесах. Искренне Ваш, МАРК ТВЕН».