Марк Твен - Автобиография

Вчера я спросил хирурга (его фамилия Джонсон, и он живет напротив нас), так ли это. Он ответил: «Да», – сказав, что у больного рак печени и что хирургия бессильна ему помочь, дело совершенно безнадежно, до конца осталось всего несколько недель. Прискорбно, в самом деле! Бедный Патрик! Когда он меня увидел, его лицо просияло. Он первым делом сказал мне, что только что получил весточку от Джин. Его жена и сын были с ним. Не знаю, подозревают ли они правду. Сомневаюсь, что жена подозревает, но сын выглядел очень серьезным. Быть может, ему одному сказали.

Джин внимательно следила за болезнью Патрика, переписываясь с дочерью Патрика Нэнси, и потому мы уже знали, что дело безнадежно. В сущности, конец, видимо, ближе, чем предполагает Твичелл. Вчера вечером я известил Твичелла, что достоверно знаю: Патрику осталось жить лишь день-два, – и попросил не забыть заказать похоронный венок и прикрепить к нему карточку с моим именем и именами Клары и Джин. На венке должна быть надпись: «В добрую память о Патрике Макэлиере, преданном и высоко ценимом друге нашей семьи на протяжении тридцати шести лет».

Я хотел сказать, что он прослужил нам тридцать шесть лет, но некоторые люди могут не понять этой надписи. Он прослужил нам сначала без перерыва двадцать шесть лет. Затем произошел тот перерыв, когда мы провели девять или десять лет в Европе. Но если бы сам Патрик мог видеть свой похоронный венок, тогда я бы с уверенностью сказал, что он прослужил нам тридцать шесть лет. Ибо в последнее лето, когда мы проживали в Нью-Гемпширских горах, в Дублине, Патрик был с нами. Джин 1 мая уехала в Хартфорд и заручилась его услугами на лето. Безусловно, в число наших домочадцев входила и Кэти Лири, которая служила у нас посменно в течение двадцати шести лет, и однажды Джин подслушала, как Кэти и Патрик судачили о своей долгой службе. Кэти говорила, что служит нашей семье дольше, чем Патрик. Патрик говорил, что ничего подобного, что когда пришла Кэти, он уже проработал у нас десять лет и что теперь срок составляет тридцать шесть лет.

Он был так же проворен там, в Нью-Гемпширских горах, как и тридцать шесть лет назад. Ему было шестьдесят четыре года, но он был так же строен, подтянут и красив и точно так же пружинист в ногах, как был в те, давно растаявшие в тумане, дни своей юности. Он был самым совершенным человеком в своей профессии, какого я когда-либо знал, по следующей причине: он никогда не пренебрегал ни одной деталью своих обязанностей, какой бы незначительной она ни была, и не было случая, чтобы пришлось давать ему указания по поводу чего-либо. Он исправлял свои обязанности без чьей бы то ни было помощи. Всегда было вдоволь еды лошадям, лошади были подкованы всегда, когда в этом нуждались, экипажи и сани были всегда ухожены, он содержал все в образцовом порядке. Было большим утешением иметь рядом такого человека. Я не умел никому указывать, что делать с тем или этим. Он был моим личным слугой, и мне не требовалось вообще ничего ему говорить. Таким же точно был он и в Нью-Гемпширских горах. Я никогда не отдавал ему приказаний, пока он был там, все пять месяцев, и все, что было в его ведении, находилось всегда в порядке.

Когда мы с Ливи были женаты уже год или два, Патрик тоже женился, и супруги жили в доме, пристроенном им к конюшне. Они вырастили восьмерых детей. Одного они потеряли – два или три года назад – цветущего молодого человека, помощника редактора хартфордской ежедневной газеты, кажется. Все дети получили среднее и высшее образование. Сейчас, разумеется, все они взрослые мужчины и женщины.

Наш первый ребенок, Лэнгдон Клеменс, родился 7 ноября 1870 года и прожил год и десять месяцев. Сюзи родилась 19 марта 1872 года и ушла из жизни в нашем хартфордском доме 18 августа 1896 года. С ней при кончине были Джин, Кэти Лири и Джон с Эллен (садовник и его жена). Клара с матерью и со мной приехала 31 июля в Англию после кругосветного путешествия, и мы сняли дом в Гилфорде. Через неделю, когда из Америки должны были приехать Сюзи, Кэти и Джин, мы вместо этого получили письмо.

Продолжение темы от 1 февраля. – Смерть Сюзи Клеменс. – Заканчивается упоминанием доктора Джона Брауна

В письме говорилось, что Сюзи слегка больна – ничего серьезного. Но мы были встревожены и начали запрашивать по телеграфу последние новости. Была пятница. Весь день не было ответа, пароход же отправлялся из Саутгемптона на следующий день, в полдень, и Клара с матерью начали паковать вещи, чтобы быть готовыми на случай, если новости окажутся плохими. Наконец пришла телеграмма такого содержания: «Ждите телеграмму утром». Этот ответ не был обнадеживающим. Я телеграфировал снова, попросив, чтобы ответ был отправлен в Саутгемптон, потому что день кончался. Я прождал на почте весь вечер, до полуночи, пока двери не закрылись, но ответа не было. Мы сидели дома в молчании до часу ночи, ожидая… ожидая неизвестно чего. Затем мы сели на самый ранний утренний поезд, и, когда добрались до Саутгемптона, ответ ожидал нас там. В нем говорилось, что выздоровление будет долгим, но несомненным. Это стало большим облегчением для меня, но не для моей жены. Она была испугана. Они с Кларой сразу же сели на пароход и отплыли в Америку, чтобы ухаживать за Сюзи. Я остался, чтобы подыскать другой, больший дом в Гилфорде.

Это было 15 августа 1896 года. Три дня спустя, когда моя жена и Клара находились посреди океана, на полпути к Америке, я стоял в нашей столовой, не думая ни о чем особенном, когда мне вручили телеграмму. В ней говорилось: «Сюзи мирно скончалась сегодня».

Это одна из загадок нашей природы – что человек, совершенно неподготовленный, может получить такой удар грома и остаться в живых. Этому есть только одно разумное объяснение. Разум оглушен ударом и только ощупью постигает значение слов. Милосердным образом способность осознать всю их важность в полной мере отсутствует. Разум испытывает просто тупое ощущение огромной утраты – но только и всего. Памяти потребуются месяцы и, возможно, годы, чтобы собрать воедино подробности и таким способом почувствовать и понять всю глубину утраты. У человека сгорел дом. Дымящиеся обломки олицетворяют собой лишь разоренный домашний очаг, который был дорог на протяжении лет, и приятные ассоциации. Со временем, по мере того как проходят дни и недели, человек начинает испытывать тоску сначала по одному предмету, затем – по другому, затем – по третьему. И когда он начинает это искать, то обнаруживает, что это находилось в том доме. Всегда это оказывается что-то очень важное, незаменимое – такое, что существовало только в одном экземпляре. Его невозможно заменить. Оно находилось в том доме. Оно утрачено безвозвратно. Человек не ощущал, что оно было жизненно необходимо, когда обладал этим, он открывает это только сейчас, когда обнаруживает себя обойденным, стесненным из-за его отсутствия. Пройдут годы, прежде чем все утраченные элементы первейшей важности станут очевидны, и только тогда он сможет по-настоящему осознать всю огромность своей катастрофы.