Марк Твен - Автобиография

Во время моей годичной помолвки, тридцать семь лет назад, большая компания молодежи в усадьбе Лэнгдонов забавлялась однажды вечером игрой под названием «Каламбур», которая была в то время совсем новой и очень популярной. Выбиралось ключевое слов, и каждый писал это слово большими буквами во всю верхнюю часть страницы, затем садился с карандашом в руке, изготовившись начать, как только дадут команду. Игрок мог начать с первой буквы этого ключевого слова и составлять из него слова в течение двух минут по часам, но не имел права использовать буквы, которых не было в ключевом слове, а также использовать какую-либо букву из текстового слова дважды, если только эта буква не встречалась дважды в самом ключевом слове. Я помню наш первый тур в этой игре. Ключевым словом было «Калифорния» (California). Когда дали команду, каждый начал записывать слова так быстро, как только мог двигаться карандаш, – «corn», «car», «cone» [130]и так далее, выискивая самые короткие слова, потому что их можно было записать быстрее, чем длинные. Когда две минуты закончились, подсчитали очки, и приз ушел человеку, набравшему наибольшее количество слов. Хорошие результаты варьировались между тридцатью и пятьюдесятью или шестьюдесятью словами. Но миссис Крейн не позволила подсчитать ее очки. У нее явно имелись сомнения, что приз достанется ей. Когда уговоры не подействовали, мы стали гоняться за ней по дому, изловили и силой вырвали у нее листок. Она придумала только одно слово, и это было слово «calf» [131], которое она записала как «caff», и ей по совести нельзя было зачесть даже это одно слово – ведь чтобы его получить, она ввела лишнюю букву «f», которой не было в ключевом слове.

Представление «Принца и нищего». – Игра в шарады и т. д.

Когда Сюзи было двенадцать с половиной лет, я опять, после длительного перерыва, отправился выступать с лекциями и ездил по стране четыре месяца в обществе Джорджа В. Кейбла [132]. Как-то в начале ноября мы выступали вечером в Нью-Йорке, в «Чикеринг-холле», и когда я шел домой сквозь густой туман и дождь, то услышал, как один невидимый мне человек сказал, обращаясь к другому невидимому мне человеку, примерно следующее: «Генерал Грант был просто заключен написать автобиографию». Эта реплика повеселила меня тогда, но если бы меня в тот момент поразила молния, это было бы лучше для меня и моих родных. Однако это долгая история, и ей здесь не место.

Для Сюзи, как и для всех американцев, генерал Грант был наивысшим из героев, и она жаждала на него взглянуть. Как-то раз я взял ее с собой посмотреть на него… впрочем, оставим это. Место этой истории где-то еще. Со временем я к ней вернусь.

В середине нашей лекционной кампании я вернулся в Хартфорд с Дальнего Запада и добрался до дому вечером, как раз перед обедом. Я рассчитывал провести счастливый и спокойный вечер с семьей в библиотеке у камина, где потрескивает ореховое дерево, но меня попросили срочно прийти к Джорджу Уорнеру, который жил в ста пятидесяти ярдах от нас. Испытывая горькое разочарование, я попытался отнекиваться, но безуспешно. Мне не удалось даже выяснить, почему я должен потратить этот драгоценный вечер на визит в дом друга, когда наш собственный дом предоставляет столь многочисленные и превосходные возможности. Где-то тут крылась тайна, но я не был способен до нее докопаться и поэтому мы потопали по снегу. Я увидел гостиную, заполненную сидящими людьми. В первом ряду было свободное место для меня – перед занавесом. В ту же минуту занавес раздвинулся, и передо мной предстала юная леди Маргарет Уорнер, одетая в лохмотья Тома Кенти, а за перегородкой в виде перил стояла Сюзи Клеменс, разодетая в шелка и атлас принца. Затем, с хорошей игрой и воодушевлением, последовала остальная часть сцены первой встречи между принцем и нищим. Это был очаровательный, а для меня – и трогательный сюрприз. Последовали и другие эпизоды сказки, и редко когда я в своей жизни так наслаждался вечером, как в тот раз. Этот прелестный сюрприз был делом рук моей жены. Она скомпоновала вместе сцены из книги и натаскала шесть – восемь юных актеров на их роли, а также разработала и обеспечила костюмы.

Впоследствии я добавил роль для себя (Майлса Хендона), а также роль для Кэти и роль для Джорджа. Кажется, я не упоминал прежде о Джордже. Это был цветной мужчина – любимец детей и личность примечательная. В то время он был нашим домочадцем уже ряд лет. Он родился рабом в штате Мэриленд и был освобожден манифестом Линкольна, когда еще только входил в возраст. Он был камердинером генерала Девенса [133]на протяжении всей войны, а затем приехал на Север и в течение восьми – десяти лет перебивался случайными заработками. Однажды он пришел к нам в дом – совершенно чужой человек, чтобы вымыть какие-то окна, – и остался на восемнадцать лет. Миссис Клеменс всегда могла в достаточной степени судить о слуге по его виду – в сущности, больше, чем она или кто-либо еще, мог судить о нем по имевшимся у того рекомендациям.

Мы играли «Принца и нищего» несколько раз в нашем доме для зрителей в количестве восьмидесяти четырех человек, что являлось пределом для нашего помещения, и извлекали из этого массу удовольствия. В пьесе, в том виде, как мы ее играли, было много преимуществ по сравнению с тем, как ее представляли на театральных подмостках в Англии и Америке, потому что у нас всегда на сцене присутствовали одновременно и принц, и нищий, тогда как в театре эти роли всегда дублировались – экономичное, но неразумное отступление от книги, поскольку оно требовало изъятия самых сильных и выразительных эпизодов. Мы сделали волнующую и красивую сцену коронации. Ее нельзя было воплотить иначе, как имея на сцене и принца, и нищего одновременно. Клара была маленькой леди Джейн Грей и исполняла роль с зажигательным воодушевлением. Младший детеныш Твичелла, ныне серьезный и почтенный священнослужитель, был пажом. Он был так мал, что людям на задних рядах было его не видно без театрального бинокля, он очень хорошо поддерживал шлейф леди Джейн. Джин было всего чуть более трех лет, так что она была слишком мала, чтобы играть роль, но ставила всю пьесу каждый день самостоятельно и сама играла все роли. Для пьесы с одним актером это было совсем неплохо – в сущности, очень хорошо и весьма занимательно. Ибо она проделывала это с глубокой серьезностью и, кроме того, пользовалась английским языком, с которым никто, кроме нее, не мог управляться эффективно.

Наши дети и дети соседей играли хорошо – легко, уверенно, естественно и с большим воодушевлением. Как же им это удавалось? Дело в том, что они все время практиковались, с младенчества. Они, так сказать, выросли в нашем доме, играя в шарады. Мы никогда не устраивали никаких приготовлений. Мы выбирали слово, шептали его части маленьким актерам, а затем удалялись в зал, где были разложены подготовленные к вечеру все виды костюмов. Мы наряжали каждую часть слова за три минуты, и каждая составная часть шагала в библиотеку и изображала свой слог, после чего удалялась, оставляя отцов и матерей отгадывать этот слог, если получится. Иногда у них получалось.