Валерий Шубинский - Зодчий. Жизнь Николая Гумилева

Несмотря на это, жизнь в островном городке была довольно провинциальной и неподвижной. Еще во второй половине XIX века помнили те времена, когда жители Кронштадта обитали в непрезентабельных, но удобных одноэтажных домиках и в изобилии запасались на зиму вареньями и соленьями. Улицы были не замощены и в весеннее время тонули в грязи, почта приходила лишь дважды в неделю, каменный гостиный двор разрушался на глазах, зато благодаря процветавшей контрабанде у кронштадтцев не было недостатка в чужестранных товарах — от полотна до сахара и вин.

Но времена менялись. В 1860-х годах русский флот переживал пору реформ, инициатором которых был возглавивший его великий князь Константин Николаевич. Великий князь был известен либерализмом, в котором пошел, пожалуй, дальше своего брата Александра II. 17 апреля 1863-го на флоте были отменены телесные наказания. По военной реформе 1874 года срок службы был сокращен с пятнадцати до шести лет. Одновременно шла интенсивная замена парусного флота паровым и перевооружение его нарезной артиллерией. Память о крымском доблестном поражении была свежа, и, конечно, великий князь и его сподвижники мечтали о восстановлении славы военно-морского флота России. Все это затронуло и Кронштадт. Значение балтийского островного порта было тем выше, что на Черном море в 1856–1871 годы Россия, согласно Парижскому договору, держать военного флота не могла.

В эти годы на острове появились общественные библиотеки, учебные заведения для разных сословий (мужская и женская гимназии, реальное училище, техническое училище и т. д.), благотворительные общества. Достаточно сказать, что первая в России детская библиотека была основана именно в Кронштадте в 1874 году. Благородное собрание преобразовано было в Морское собрание, доступное во многих случаях и нижним чинам. Улучшилась связь с материком: катера регулярно ходили к ближайшей железнодорожной станции, Ораниенбауму. Правда, значение Кронштадта как порта ослабело. В 1874–1885 годы был прорыт Морской канал по дну Финского залива. Теперь большие суда могли заходить в новопостроенный порт на Гутуевском острове. Но для города на острове Котлин это не стало катастрофой.

Вот несколько цифр. В 1894 году в Кронштадте проживало 49 886 человек. Из них 36 765 было мужского пола. В Петербурге тоже традиционно мужчин было больше, чем женщин, но в Кронштадте специфика военного и портового города особенно бросалась в глаза. К православному вероисповеданию принадлежало 39 160 человек. На втором месте были протестанты (5 881 человек), на третьем католики (3 496). Кроме них, в городе жило по нескольку сотен мусульман, евреев и «раскольников». Соответственно, в городе действовало пятнадцать православных церквей (десять из них — домовые; среди них — госпитальная Александро-Невская церковь, священником которой был крещен Николай Гумилев; восприемниками были дядя новорожденного, контр-адмирал Львов, и сводная сестра Александра), четыре «инославных», еврейский и магометанский молитвенные дома. Лишь 6 380 горожан (восьмая часть) принадлежали к собственно городским сословиям: почетных граждан, купцов и мещан. Дворян в городе было чуть больше четырех тысяч, людей «военного сословия» (то бишь солдат и нижних чинов) — 3 625 человек, духовенства — сотня. Остальные — почти 35 тысяч человек! — числились крестьянами «и иными сельскими жителями». По законам Российской империи почти все матросы торговых судов и почти все заводские рабочие продолжали считаться крестьянами и облагались податями как члены крестьянского «мира». Заводов же в Кронштадте было немало — и казенные («пароходный» — знаменитый Кронштадтский морской завод, канатный, пильный) и частные (газовый, слесарный).

Что касается медицины, то, помимо военного (гарнизонного) и морского госпиталя, существовали отдельные больницы для английских моряков ( sic! ), для неизлечимо больных и «для проституток, заболевших венерическими болезнями и болезнями половых органов». В последнем опять-таки проявилась, по всей видимости, специфика портового города. В штате морского госпиталя состояло 24 врача, 36 «лекарских помощников» (в том числе 6 женщин) и 97 фельдшеров.

В общем, Кронштадт был уже не тем заштатным городком, «в грязи по колено, в смраде и вони», который описывают очевидцы конца XVIII — начала XIX века. Хотя, конечно, для многих жизнь на продутом ветрами острове была трудной. Умирающая от чахотки Анна Михайловна Гумилева, по свидетельству дочери, с тоской вспоминала родную Москву. Должно быть, и Анне Ивановне, выросшей в среднерусских усадьбах Тверской губернии, бывало здесь непросто.

Морской госпиталь в Кронштадте, в котором служил С. Я. Гумилев. Открытка, 1900-е

Своими успехами Кронштадт обязан был не только флоту. В конце XIX века основанный «царем-антихристом» островной порт стал одним из религиозных центров России. Сотни и тысячи богомольцев съезжались сюда, чтобы послушать проповеди отца Иоанна Сергиева (Иоанна Кронштадтского) и получить от него исцеление: кронштадтский протоиерей слыл чудотворцем. С 1855-го до конца жизни (1908) Иоанн Сергиев служил в Андреевском соборе, построенном некогда по проекту Адриана Захарова (и снесенном в советское время). Занимался он и благотворительностью: под его руководством в Кронштадте основаны были народная читальня, воскресная школа, столовая и т. д. Его вера была вполне средневековой — цельной, простодушной, самодостаточной и бескомпромиссной до агрессивности, чуждой мистическим изыскам и новациям предреволюционной эпохи. В юности Гумилев интересовался магическими практиками, в зрелости — демонстративно крестился на все православные храмы. В какой мере семейные рассказы о кронштадтском священнике влияли на его формирование? Этого мы не знаем. По утверждению А. А. Гумилевой, родители его были людьми благочестивыми и воспитывали детей «в строгом православии». Но слишком уж сусально звучит этот — с чужих слов — рассказ… Да и сыном Николай Степанович был не сказать чтобы слишком послушным.

В Кронштадте Гумилев провел первый год жизни. В дальнейшем он не упоминает об этом городе. Правда, тема моря присутствует в некоторых его стихах:

Но и по этим (и им подобным) строкам — не говоря уж о несколько лубочных «Капитанах» и написанном в леконт-де-лилевской традиции «Открытии Америки» — трудно догадаться, что автора связывают с русским флотом прочные родовые корни, а родился он в самом морском из морских городов своей страны. И все же и тема флота, и слово «Кронштадт» неожиданно возникнут если не в творчестве его, то в судьбе — перед самым концом.