Валерий Шубинский - Зодчий. Жизнь Николая Гумилева

Отсюда — тот довольно загадочный комплекс идей, который Гумилев называл «геософией» (как вариант «теософии» и альтернативу «антропософии»?) и который поспешил в 1909 году провозгласить, но не озаботился отчетливее сформулировать.

О задуманном Гумилевым «геософском обществе» мы знаем, в частности, из письма Веры Шварсалон к брату. Из ее же полемического стихотворения («в шутливом обороте и без претензий на стихосложение»), обращенного к Гумилеву, мы можем судить (хотя бы гадательно) о сути их споров в последние месяцы 1909 года:

Видимо, каждое из выделенных слов содержит отсылку к неизвестным нам текстам (или словам) Гумилева. И все же нам кажется, вопреки мнению Н. А. Богомолова, впервые опубликовавшего это стихотворение (в своей статье «Гумилев и оккультизм», в книге «Русская литература начала XX века и оккультизм». М.: НЛО, 1999), что хотя бы в известной мере оно поддается интерпретации. Видимо, Гумилев говорил Вере и ее отчиму о постоянном передвижении в горизонтальном пространстве, в «пустоте», как средстве обретения «чуда». Естественно, хозяева Башни противопоставляли этому традиционную для христианской цивилизации вертикально ориентированную картину мира [70] Гораздо сомнительнее попытки связать эти стихи с историей Черубины; хронологическое совпадение еще ничего не доказывает. .

Споры носили не только теоретический характер. Гумилев настойчиво убеждал Веру и Вячеслава отправиться в Африку вместе с ним — и был не так далек от успеха. 3 января 1910 года Иванов писал Брюсову: «Чуть не уехал с Гумилевым в Африку. Но был болен, оцеплен делами — и беден, очень беден деньгами». Судя по письмам с дороги, Гумилев, уже отправившись в путь, продолжал ожидать, что Иванов поедет вслед за ним и соединится с ним в Египте.

В Африку звал Гумилев и Анну Горенко во время объяснения в Люстдорфе в июле.

Скорее всего, интерес к Черному континенту возник у Гумилева еще в детстве (под влиянием книжек о географических путешествиях) и укрепился позднее, в парижский период. В «Романтических цветах» есть по меньшей мере три стихотворения, связанных с африканскими сюжетами: «Жираф», «Озеро Чад» и «Невеста льва».

Эфиопия была наиболее известной европейцам африканской страной, и со времен Геродота о ней ходили красочные легенды. До Гумилева легенды эти могли дойти через оккультную литературу. В фантастическом мире Блаватской, Папюса и пр. эфиопам и «кушитам», живущим «вверх по Нилу», приписывается важное значение как непосредственным преемникам (и антиподам) атлантов и предшественникам белой расы.

Но были и другие причины, которые могли вызвать в 1909 году у молодого русского поэта интерес к Эфиопии (Абиссинии, по общепринятой тогдашней терминологии).

Чтобы понять их, необходимо сказать несколько слов об истории этой весьма необычной страны.

Историческая Эфиопия (включающая ныне территории трех независимых государств — Эфиопии, Джибути и Эритреи) расположена на Африканском Роге (который большинство антропологов считают родиной вида homo sapiens ) недалеко от экватора; но благодаря горному ландшафту климат в этой стране не так жарок, как в соседних областях Аравии. Эфиопское нагорье — Вайна-Дега — один из древнейших центров земледелия. В этом качестве Абиссиния привлекла внимание Николая Вавилова, посетившего ее в 1920-е годы в ходе одной из своих экспедиций. Среди культур, которые выращивали эфиопские крестьяне, — бананы, финиковая пальма, дурро, пшеница и, конечно, кофе. Эфиопия — историческая родина этого благороднейшего напитка. Как и везде в Африке, главное домашнее животное в Эфиопии — корова; здешние коровы — длиннорогие и (в отличие от тех, что разводят несколько южнее, в нынешних Танзании и Кении) безгорбые. Позднее на Африканский Рог были завезены индийские буйволы — зебу.

Современные эфиопы, темнокожие горбоносые люди, — потомки древних коренных жителей страны, кушитов, и сабейцев, переселившихся сюда около 500 года до н. э. с той стороны Баб-эль-Мандебского пролива, из Южной Аравии, примерно из тех мест, где века за четыре до этого правила со славой царица Савская, легендарная супруга царя Соломона. Сабейцы (семитский народ) принесли свой язык, который, пройдя известную эволюцию, лег в основу геэза («языка свободных»), вплоть до XIX столетия остававшегося главным языком эфиопской письменности. К семитской группе относятся и некоторые живые эфиопские языки, в том числе самый распространенный из них — амхарский. Когда в 343 году (одной из первых!) Эфиопия крестилась, правители ее сочинили себе почетную, по христианским представлениям, родословную, восходящую к Соломону и царице-южанке. Встреча Соломона с царицей Савской — один из главных сюжетов эфиопской иконописи. В эфиопской церкви в Иерусалиме в наши дни можно видеть одну такую икону: царь Соломон и его приближенные-израильтяне изображены в рыцарских доспехах… и с пейсами.

Первое государство в Эфиопии (в северной части страны, на плато Тигре) существовало еще V–IV веках до н. э. К III–VII векам н. э. относится расцвет Аксумского Царства. Потом страна пережила несколько периодов раздробленности; собственно название Эфиопия (заимствованное из Библии) возникло в XIII веке, с восстановлением «Соломоновой династии». Как восточнохристианская страна, далекая Эфиопия принадлежит одному ареалу, одному «сверхнароду» с Россией. Ее церковь до 1959 года относилась к Александрийскому патриархату, а духовная литература переведена с коптского и сирийского языков. Не случайно Гумилев называл Эфиопию «младшей сестрой Византии». Хотя, может быть, больше общего у древней, но скромной Эфиопии не со Вторым или Третьим Римом, а с Грузией, в которой Гумилев провел три года в юности: издавна христианская (православная) многоплеменная гористая страна, задержавшаяся в Средневековье (не забудем, кстати, что и грузинские цари так же, как абиссинские, возводили свой род к царям Израиля) [71] Гумилев, несомненно, чувствовал это. Кажется, никто еще не обратил внимание, что вторая половина стихотворения «Абиссиния» из «Шатра» по структуре повторяет пушкинский «Кавказ» — в обратном направлении: описание смены природных поясов в горах Пушкин начинает с безлюдной заснеженной вершины, а Гумилев — с тропической (но тоже опасной и безлюдной) низины. .