Н. Щербинин - Подвиг пермских чекистов

Спускаясь с крыльца, Егор Кузьмич круто помотал головой и, глядя под ноги, тихо проговорил:

— Вот и потеряли еще одного человека-борца. Такого человека потеряли.

— Отчаянный был, самоотверженный, — ответил Чугайнов.

— Вот именно: самоотверженный, настоящий чекист. Его имя не забудет народ, — заключил Густоев.

Они миновали старый сад, повернули к райкому. У высокого крыльца толпились люди, стояли оседланные кони. В стороне от райкома, на скамейке под чугунным забором-решеткой, теребя кончик бесцветного измятого платка, сидела плохо одетая женщина с двумя ребятенками. Усталая, без единой кровиночки на лице, она смотрела на людей ничего не выражающим тусклым взглядом, была, казалось, совершенно безучастна к жизни. Детишки, как и она, были худые и бледные, одетые во что попало. Тут же суетился седенький, обросший до самых глаз сельский пастух Фектис. Когда секретарь райкома и Чугайнов приблизились к скамейке, он толкнул женщину в бок, помог ей встать.

— Кто такие? — спросил Егор Кузьмич.

Обращаясь к женщине, он повторил вопрос. В ответ она только кончик платка поднесла к губам, глаза и тут не ожили.

— Вот пришли, мил человек, — ответил за сестру старый пастух. — Борис Тимофеевич помочь обещался.

В разговор вмешался Чугайнов:

— Эта женщина — Матрена Архиповна Митюкова, супруга Сабана Прокопа, того самого, который, помните...

— Интересно, интересно. Продолжай.

Чугайнов рассказал все, что знал.

Под конец сообщил:

— Незадолго до ранения Борис Тимофеевич говорил: «Дело Матрены надо быстрее довести до конца, надо спасти детей». Старших он хотел определить в учение, а маленьких устроить в детдом. Хотел устроить на работу и ихнюю мать.

Секретарь райкома выслушал его до конца, ни разу не перебил, затем долго морщил лоб, размышлял.

— Ну ладно, коли так, — произнес он наконец. — Борис Тимофеевич знал, что делал. Доведем его дело до конца. Веди, их, Николай Васильевич, чтоб оформили нужные документы. Без всяких проволочек. Слышишь, дед? Идите в районный исполком. Там все сделают.

Пастух низко поклонился, затараторил:

— Спасибочко, спасибочко. Дай бог здоровья и вам, и доброму человеку Борису Тимофеевичу...

Он еще не знал, что его благодетеля уже нет в живых.

На улице стояло бабье лето. В безоблачном небе, собираясь в теплые страны, протяжно курлыкали журавли-сеголетки: курлы, курлы! Прощай, красное лето...

Круто забирал листопад. Катился к закату тяжелый и тревожный тысяча девятьсот тридцать первый год.

«Его имя не забудет народ», — сказал первый секретарь райкома Егор Кузьмич Густоев. Слова его оказались пророческими. С той драматической поры прошло полвека, а память о доблестном чекисте жива. Из поколения в поколение передаются о нем рассказы, воспоминания. В центре села Коса, под вековыми тополями и березами, где похоронен Борис Тимофеевич Боталов, поставлен памятник. Его именем названа одна из улиц села.

Народ помнит своего сына.

Афонин целился тщательно, наверняка. Из-за угла лесной избушки-зимовья ему хорошо была видна старая ель, за которой стоял боком к нему тот, кто только что чуть не убил его, Афонина-старшего, — пуля прошила воротник полушубка.

Афонин целился в голову, а точнее — в шапку, немного видневшуюся из-за дерева.

Не дыша, он, наконец, выстрелил.

Афонин видел, как на уровне шапки из ели брызнул пучок золотистых искр-щепок, но человек не упал. И тут же он ощутил боль в правом плече; опуская руку, державшую маузер, в сыпучий снег, выругал себя:

— Мазила... Теперь мне — конец...

Стоявший за деревом, поняв, что обитатель избушки ранен, махнул кому-то в глубь леса рукой:

— Ребята, заходи сзади. Теперь он — наш.

Кулаки-мироеды братья Афонины были осуждены за убийство молоденького председателя колхоза Гаврика Монастыренко. Летом тридцать пятого года они с группой бывших кулаков и белогвардейцев совершили побег из мест заключения. Два месяца ушло на безуспешные поиски преступников. Казалось, что они провалились сквозь землю — никаких следов не оставили после себя. И вдруг в Гаринское районное отделение ОГПУ Уральской (ныне Свердловской) области в начале октября поступил тревожный сигнал: неизвестными зверски убит председатель сельсовета. По всем приметам, среди них находились братья Афонины: Герасим, старший, и младший — Федор. Численности банды никто не знал, но было предположение, что в ней находилось пятнадцать-шестнадцать человек.

Шестого октября оперативный уполномоченный Павел Власов вместе с милиционером Конюховым вышел к месту происшествия, находившемуся от Гарей за шестьдесят с лишним верст. Шли по глухим лесным дорогам, утопая в осенней грязи. Шли под мелким дождем, всухомятку подкреплялись небогатым провиантом, приготовленным Власову женою, а Конюхову — матерью: не успел еще жениться двадцатилетний комсомолец. Нередко попадались болота, словно губка, пропитанные водой. Идти по ним было страшновато и небезопасно: болотная дернина под ногами дышала, как живая, иногда казалось, что стоит сапогом продавить ее — и гнилая жижа мгновенно засосет ногу, затянет в свою бездонность.

В поселке Кама, где было совершено злодеяние, к чекистам присоединился местный лесник Боталов. От него Власов и Конюхов узнали об очередном преступлении. На этот раз бандиты не пощадили двух колхозных активистов.

Надо было действовать быстро, оперативно, не теряя ни минуты времени.

Боталов поведал также, что, по свидетельству охотников, бандиты орудуют небольшими группами, по два-три человека, прячутся они в заброшенных скитах и охотничьих избушках.

Подсушив обувь и одежду в доме лесника, Павел Власов приказал своим спутникам собираться в дорогу, благо к вечеру выпал снежок, малость подморозило. Вечером же, не желая быть замеченными, они покинули поселок.

Небо было ясным, звездным. Дышалось легко, свободно. Снежок похрустывал под сапогами. Мысли приходили самые радужные: вот нападут они на след бандитов, переловят их поодиночке, и — через какую-нибудь неделю — можно докладывать о выполнении задания.

Всем нам, людям-человекам, свойственна слабость — детски наивная вера в скорое торжество справедливости. Все-то нам не терпится приблизить этот счастливый час. И потому спешим-торопимся, подгоняем время.

Не осудим мы и Власова, который без конца подстегивал своих спутников:

— Быстрей, ребята, быстрей! Далеко от нас бандиты не уйдут.

Если бы он знал, что намеченная им для операции неделя растянется на долгих два с половиной месяца! Может, тогда не через десяток дней, а сразу же по выходе из поселка понял: не для того бандиты бежали из тюрьмы, чтобы запросто попасться в руки молодого работника ОГПУ. Не для того! Они еще раз попытаются свести счеты с советскими активистами, со свидетелями, которые выступали против них на суде, просто с честными людьми — по-звериному ныне озлоблены Афонины на всех честных людей.