Эльза Скиапарелли - Моя шокирующая жизнь

Во второй половине дня и по вечерам бар был полон. Друзья приводили друзей, жаждущих отдохнуть и расслабиться часок-другой, очень скоро кто-то написал на моей входной двери «Убежище». Некоторые особо доброжелательные и старающиеся не подвергать мое гостеприимство слишком сильному испытанию приносили выпивку, или банку консервов, или ветчину. Но в доме № 21 на Вандомской площади было настоящее убежище, куда я была обязана отправлять своих служащих во время тревоги. Первая тревога случилась днем во время завтрака. Самолеты летали так низко, что чуть не обезглавили Наполеона. Несколько бомб упали на периферии, но, должно быть, у немцев был приказ не разрушать и не наносить вред Парижу.

Женский костюм от Скиапарелли, 1938

Я спрашиваю себя, понимали ли люди в то время, что модная одежда из Парижа могла бы выступить в качестве пропаганды Франции. Противостояние женского изящества, с одной стороны, и жестокости и ненависти, с другой – намного сильнее, чем когда в роли антитезы насилию выступает литература. Из шестисот служащих нашего Дома моды осталось сто пятьдесят, и маленькие школьные парты, за которыми сидели мои продавщицы при входе, опустели. Некоторые швеи проходили двенадцать километров, чтобы попасть на работу.

За три месяца мы создали коллекцию в надежде, что на нее как-то отреагируют. Называлась она «Плати наличными и уноси»; на каждом предмете этой коллекции были повсюду огромные карманы: женщина, вынужденная выходить из дома в спешке или являться на работу без сумки, разместит в них все, что ей нужно. Таким образом, у нее свободны руки, и она сохраняет женственный облик. Там было и вечернее платье, замаскированное под послеобеденное: выходите из метро, чтобы отправиться на элегантный обед, вам достаточно потянуть за бантик, и послеобеденное платье удлиняется и превращается в вечернее. Еще было синее платье «Линия Мажино»; красное – «Иностранный легион»; «Серый самолет» – комбинезон из шерсти цвета металлической посуды, который вы можете сложить перед сном, поместить рядом с кроватью и в случае налета быстро надеть и спуститься в подвал; один такой сделали белого цвета, потому что говорили, что будто бы белый цвет отталкивает ядовитые газы.

Все мужчины разъехались, у нас не было закройщиков.

Даже швейцар при входе, блондин русского происхождения, покинул свой огромный красный зонтик, чтобы присоединиться к шести миллионам мужчин, ушедших воевать. Манекенщицы – их осталось трое – показывали коллекцию с невероятной ловкостью и скоростью. Среди клиенток больше всего было американских женщин, которые пока не хотели покидать Париж, а также француженок: они на несколько часов оставляли свои замки, чтобы купить платье, обычно домашнее – последняя элегантность, им доступная. Но прежде всего мы представляли коллекцию из соображений престижа, чтобы доказать самим себе, что еще работаем.

Без приключений я совершила быстрое путешествие в Нью-Йорк на клипере [114], полагаю, втором в своем роде, который преодолел Атлантический океан. Во время путешествия мы везли с собой (для торжественного открытия) шляпу, специально нарисованную для этого случая, – первый экспорт времен войны из Парижа в Америку. Конечно, клипер был самым комфортабельным и самым роскошным самолетом, на котором я путешествовала. Тем не менее нам пришлось совершить посадку на Азорских островах и несколько дней провести среди розовых гортензий, огромных, как деревья, которые покрывали остров. Мы собирались в маленьком деревянном ангаре: австрийская императрица Зита с детьми; посол Уильям Буллит и его секретарь; г-н Ван Зеланд, премьер-министр Бельгии, и я. Мне и бельгийскому премьеру нравилось кататься в маленьких повозках из ивы или на лодке и обсуждать международное положение. Меня просто ошеломили его быстрый ум, полное отсутствие предрассудков и простота.

В Америке, как только представился случай, я стала повторять, насколько мы нуждаемся в американской помощи и живом, тесном контакте, чтобы Париж мог выжить. Говорила, что платье, купленное во Франции, эквивалентно американскому самолету, построенному в Америке для Франции. Этот малюсенький вклад в пропаганду пропустили мимо ушей, будто глухие. Обольстительная, интеллигентная герцогиня д’Айен писала в своей статье о Париже в «Воге» (январь 1940 г.): «Если мы поем, это значит, что ни в коем случае не должны разрешать себе доходить до рыданий и слез. Нужен энтузиазм, нужна вера, чтобы прожить еще один день… в ежедневной борьбе, ужасной тревоге, в постоянных мыслях о разрушении и горе». Эта француженка выражала мысли женщин, живущих в военное время, и произошло чудо из чудес: я подготовила небольшую коллекцию без особой надежды на результат, и объявились американские продавцы: «сошедшие с неба», или точнее – прилетели на клипере. Приехали также итальянцы и латиноамериканцы.

В этот ледяной месяц январь мы выставляли летнюю одежду для Флориды и Калифорнии! Кроме этого, мы провели презентацию юбок с поясами-резинками, которые можно носить и в «тощие» годы, и в «тучные»; представили финские вышивки и фартуки для бутика. Дрожа от холода в наших обледенелых ателье, швеи в свободное время шили детскую одежду для оккупированной Финляндии.

Не хватало пуговиц и английских булавок, поэтому костюмы застегивались на собачьи цепочки, ими же скреплялись платья.

На одних косынках напечатали припев из последней песни Мориса Шевалье [115], на других – список ограничений на продукты питания, которым подверглись парижане. Вот пример: «Понедельник: без мяса. Вторник: без спиртного. Среда: без масла. Четверг: без рыбы. Пятница: без мяса. Суббота: без спиртного…

Зато воскресенье: всегда любовь!»

Принцесса Жанна Понятовская в шляпе с вуалеткой от Скиапарелли, 1939

Твидовые платья мы сделали с разрезом на боку, что позволяло свободно ездить на велосипеде, и сквозь разрез виднелись велосипедные шорты живых цветов, сочетавшиеся с блузкой.

Таким образом, высокая мода продолжала идти своим путем, заполняя часы, минуты и секунды работой и хорошим настроением, – да не овладеет безнадежность душой публики.

Когда я отсутствовала на Вандомской площади, участвовала в некоторых работах для Армии спасения, посещала их замечательные столовые и дома отдыха, недалеко от фронта, вместе с генералом Барре. Я поехала и в северную часть страны, чтобы посетить полк зуавов, которые удостоили меня чести и признали своей патронессой – крестной матерью. Я провела с ними последние часы, тогда еще жива была надежда, т. к. они находились точно на линии фронта.