Евгения Филатова - Белинский

Итак, последние годы жизни критика не были периодом отказа от революционных традиций. Они стали периодом его новых достижений в области теории общественного развития, попыток преодоления идеалистического подхода к истории, верного определения ближайших исторических перспектив России.

В философии Белинского значительное место занимают гносеологические проблемы, при решении которых ярко проявилась диалектичность его мышления. Он и сам говорил, что диалектика — «средство дойти до знания истины» (3, 8 , 507). Достижения Белинского в области гносеологии относятся к 40-м годам.

В первых работах критик, как уже отмечалось, отводил решающую роль в познании бессознательному художественному творчеству. В дальнейшем Белинский посвящает теории познания статью «Опыт системы нравственной философии А. Дроздова», относящуюся к осени 1836 г. Статья эта написана в последовательно идеалистическом направлении. Отмечая, что «есть два способа исследования истины: a priori и a posteriori, то есть из чистого разума и из опыта» (3, 2 , 239), Белинский далее излагает сущность рационализма и эмпиризма. Уже в самом этом изложении он подчеркивает свое отрицательное отношение к эмпиризму, говоря, что для его защитников разум есть «поденщик, раб мертвой действительности, принимающий от нее законы и изменяющийся по ее прихоти…» (3, 2 , 239). Эту же мысль он развивает в одном из писем. «Опыт, — говорит Белинский, — ведет не к истине, а к заблуждению, потому что факты разнообразны до бесконечности и противоречивы до такой степени, что истину, выведенную из одного факта, можно тотчас же пришибить другим фактом; найти же внутреннюю связь и единство в этом разнообразии и противоречии фактов можно только в духе человеческом, следовательно, философия, основанная на опыте, есть нелепость» (3, 11 , 152).

Но уже в ранний период творчества Белинский начинает осознавать недостаточность, односторонность рационализма и постепенно отходит от чисто умозрительного направления. Он заявляет, что ненавидит отвлеченную, оторванную от жизни мысль, что он по природе своей враждебен такому мышлению (см. 3, 11 , 245). Бакунину он пишет, что тому «помогает уловить истину» отвлеченная логика, а ему, Белинскому, открывает ее жизнь. «Что ж мне делать, — спрашивает критик, — когда для меня истина существует не в знании, не в науке, а в жизни?» (3, 11, 271). «Есть для меня всегда будет выше знаю» (3, 11 , 318), — развивает он эту же мысль.

Подчеркивая коренное различие своих гносеологических взглядов и взглядов Бакунина, Белинский заявляет: «…ты в жизни рационалист, — я эмпирик» (3, 11 , 272). Но Белинский предупреждает, что его «эмпирический опыт… не совсем эмпирический» (3, 11 , 315). Он протестует против обвинения его Бакуниным, будто он отказался от отвлеченного мышления в процессе познания.

Белинский приближается к правильному решению вопроса о рационализме и эмпиризме в 1843 г. в своей статье «Сочинения Державина». Он характеризует рационализм и эмпиризм как «односторонности, равно чуждые истины», и видит истину «в свободном примирении обеих этих крайностей» (3, 6 , 588). Говоря о задачах исторической науки в работе «История Малороссии», относящейся к тому же периоду, критик пишет, что историку надо с честью пройти между двумя крайностями: «…между опасностию затеряться и запутаться в многосложности событий и, за их частностию, потерять их диалектическую связь между собою, их отношение к целому и общему (идее), и между опасностию произвольно натянуть события на какую-нибудь любимую идею, заставив их лжесвидетельствовать в пользу или односторонней, или и вовсе ложной доктрины» (3, 7 , 53).

Еще более определенно Белинский высказывается о рационализме и эмпиризме в последние годы своей жизни. Он осуждает отвлеченные теории, априорные построения, игнорирующие факты, а еще больше — такие теоретические построения, которые насилуют факты для оправдания той или иной точки зрения. Критик указывает, что такие теории гораздо ниже и бесполезнее простого знакомства с фактами; в современную эпоху они с каждым днем теряют свой кредит и уступают место в науке направлению, основанному на знании фактов. Вместе с тем Белинский отмечает, что и одно знание фактов без философского взгляда на них таит в себе опасность затеряться в частностях, тогда как задача науки состоит в том, чтобы проникнуть в суть вещей, найти в них общее, открыть законы их развития. Так Белинский, перейдя к материализму, отвергает крайности рационализма и эмпиризма и ратует за сочетание в процессе познания опыта и умозрения.

Как же представляет себе Белинский процесс познания? Он считает, что познание начинается с ощущений, которые он понимает материалистически. «Каждый человек, — говорит критик, — начинает с того, что непосредственно поражает его ум формою, краскою, звуком; а природа полна форм, красок, звуков» (3, 6 , 13). Мысль, по мнению Белинского, рождается из ощущений. Он солидаризируется с положением Локка: «Ничего не может быть в уме, чего не было в чувстве» (3, 8 , 510), расходясь с гегелевской формулировкой: «…ничего не может быть в уме, чего не было бы в чувстве, кроме самого ума». Отвергая добавление Гегеля «кроме самого ума», Белинский пишет: «Но эта прибавка едва ли не подозрительна, как порождение трансцендентального идеализма. Человек не прямо же, не чистым мышлением дошел до сознания, что у него есть ум, а заметил это прежде всего из собственных действий, в которых отразился его ум, но которые он опять-таки только через чувства сознал своим умом» (3, 10 , 145). При этом критик добавляет, что даже самые отвлеченные представления являются результатом деятельности мозга.

Интересно отметить, что, характеризуя возникновение мысли из ощущений, критик обращается к произведениям Лермонтова, читая которые, «кажется, сопутствуешь духом таинству мысли, рождающейся из ощущения, как рождается бабочка из некрасивой личинки» (3, 5 , 452). Белинский считает, что ощущение «есть только приготовление к духовной жизни» (3, 7 , 166), но еще не духовная жизнь, которую он определяет как чувство, имеющее в основе своей мысль. Сознание человека Белинский рассматривает как единство мысли и чувства. Он пишет: «В мысли без чувства и в чувстве без мысли виден только порыв к сознанию, половина сознания, но еще не сознание: это машина, кое-как действующая половиною своих колес, и потому действующая слабо и неверно» (3, 8 , 278). Критик ставит мысль выше чувства, однако только тогда, когда чувство является непосредственным, когда оно еще не имеет в своей основе мысль. Подчеркивая свою веру в силу разума, Белинский и чувству отводит не менее важную роль в познании, утверждая, что без него «разум есть ложь», более того, «разум есть сознавшее себя чувство» (3, 4 , 237). Он считает, что разум и чувство «родственны, односущны» друг другу (см. 3, 5 , 220) и оба имеют решающее значение в познании.