Игорь Оболенский - Легенды московских кладбищ

Елена Сергеевна пережила мужа на тридцать лет. Вера Прохорова рассказывала мне, как 15 мая — в день рождения Михаила Афанасьевича — они ходили с Булгаковой на улицу Фурманова к дому, где жили Булгаковы, поднимались по лестнице до их квартиры. Тогда вдова писателя рассказала о пророчестве Булгакова о том, что его гроб стукнут о стену, когда станут спускать по лестнице…

Незадолго перед смертью Елене Сергеевне Булгаковой нанес визит один итальянский издатель, сказавший: «Госпожа Булгакова, вы представляете, как много потеряли, опубликовав произведение “Мастер и Маргарита” в Советском Союзе? Нужно было сначала позволить напечатать это у нас, вы стали бы миллионершей. А потом уже печатали бы в Союзе». На что Елена Сергеевна ответила: «Нет, это вы не понимаете, как много я приобрела. Потому что теперь, когда встречусь с Мишей, я смогу честно посмотреть ему в глаза».

Мраморное надгробие семьи Дорлиак. Бывшая фрейлина императрицы Ксения Николаевна (1881–1945)после 1917 года преподавала в московской консерватории. И вошла в историю, главным образом, как мать народной артистки СССР Нины ДОРЛИАК (1908–1998).

Сама Нина Львовна говорила, что никогда не обладала каким-то выдающимся голосом, и карьерой обязана исключительно своей матери, которая «вытянула из нее все, что смогла».

Нина Дорлиак на один год пережила Святослава Рихтера, гражданской женой которого ее многие считают. На самом деле никакие отношения, кроме партнерско-соседских (они жили на одной лестничной площадке), Дорлиак и Рихтера не связывали. Они и похоронены на разных участках Новодевичьего.

Нина Львовна выбрала местом для захоронения Рихтера центральную аллею, «чтобы все видели», как говорила она. А сама пожелала быть похороненной вместе с матерью и братом Дмитрием, актером театра имени Вахтангова, чьего сына взяла на воспитание.

Обо всем этом я подробно пишу в своей книге «Четыре друга на фоне столетия». Мне посчастливилось записать воспоминания Веры Ивановны Прохоровой, чье имя я уже упоминал на этих страницах. Вера Прохорова была ближайшей подругой Святослава Рихтера. И не понаслышке знала об отношениях Рихтера и Дорлиак.

Вера Ивановна рассказывала: «Союз с Ниной Львовной не стал для Рихтера выходом из постигшего его несчастья после предательства матери. Даже по словам подруг Дорлиак, она была человеком глубоко подозрительным, болезненно относящимся к жизни.

Она была значительно старше Рихтера. Они с Рихтером до конца дней говорили друг с другом на “вы”.

Нина обожала, причем болезненно, только своего брата и племянника Митюлю. Этот Митюля был ее главной болью. Она переживала, что тот неудачный актер. “Слава, вам повезло, — говорила она Рихтеру. — А вот мальчик бедный, ему не повезло”.

Светик рассказывал мне, как после удачного концерта, который он дал, к нему явился этот самый Митюля и заявил: “Вы — бездарность! Думаете, это очень сложно? — и забарабанил пальцами по столу. — А я, — продолжал он, — последний Дорлиак!”

Я спросила, не был ли тот пьян (эта пагубная страсть сгубила отца Мити и передалась по наследству и ему). “То-то и оно, что в этот раз он был абсолютно трезв, — ответил Рихтер. — На что я ему медленно ответил: „Волга впадает в Каспийское море. Вы — последний Дорлиак, а я — полная бездарность. Все правильно, Волга впадает в Каспийское море“».

Как они познакомились с Ниной Львовной? Это была заслуга матери Дорлиак. Та преподавала в консерватории и однажды подошла к Славе с просьбой сделать «ансамбль с Ниной».

На тот момент Рихтер уже начал выступать, Нина тоже пела со сцены какие-то шлягеры. Но голоса особого у нее никогда не было. Нина сама мне говорила: «Мама сделала чудеса с моим голосом, она вытащила из меня все, что можно». При этом, конечно, нельзя у нее отнять того, что она была художественно образована. И в итоге Рихтеру стало интересно с ней играть. Помню, они поехали в Тбилиси и имели там успех.

И потом Дорлиак решила, что со Святославом стоит иметь дело.

Все деньги были в ее руках. Она говорила, что Слава ничего в финансах не понимает. И если он потом хотел кому-то помочь, например Елене Сергеевне Булгаковой, у которой было тяжелое положение, то был вынужден занимать…

Я на Нину смотрела снизу вверх, она же была намного старше Славы. Она казалась нам сказочной принцессой, не от мира сего, нежная, хрупкая, косы вокруг головы.

А меня часто принимали за сестру Славы, я ходила за него в филармонию карточки получать. И мне там стали говорить: «Вы плохо за братом смотрите, на него Дорлиак нацелилась». Я отвечала: «Бог с вами, она из другого мира». Абсолютно не верила. И мои подруги тоже не верили. Когда вам 20 лет, а женщине 30, она для вас человек из другого мира.

Со мной она была мила. А потом…

Как-то я поговорила с Мариной Тимофеевной, которая руководила концертным отделом. Спросила у нее, что за разговоры ходят о Нине и Славе, ведь она же старше. «Вера, вы очень ошибаетесь. Дорлиак — железный человек, и если она нацелилась, так и будет», — сказала мне эта мудрая женщина.

Но и самой Нине Львовне доставалось от Митюли. Уже когда она была смертельно больна раком, он ударил ее так, что Нина упала с кровати и сломала ребро. Но все равно продолжала слепо обожать племянника. А тот не то что не чувствовал за собой вины, а даже не хотел заходить в ее комнату. И тогда ученица Нины Львовны придумала выход: она подозвала Митюлю, вручила ему джинсы и сказала, что это от Нины Львовны и, может быть, он зайдет и покажет ей, как хорошо на нем сидит подарок. Только тогда Митюля соизволил войти в комнату к умирающей тетке. И Нина, как рассказывала мне ее ученица, уже находясь на пороге смерти, расцвела и сделала вид, что прекрасно себя чувствует.

Перед смертью Рихтер сказал мне, что самое страшное в его жизни — это Кондратьев и Нина Львовна.

Ее имя он назвал не с точки зрения, что она зло. А скорее из-за полной несовместимости понимания жизненных ценностей.

Есть такое выражение на английском, которое очень точно характеризует Светика и Нину:

(Он был рожден для радостей, а она для нескончаемой ночи.)»

На старой территории Новодевичьего похоронена и первая народная артистка России — Мария ЕРМОЛОВА (1853–1928).

Влас Дорошевич писал: «В Москве в то время можно было сомневаться в существовании Бога. Но сомневаться в том, что Ермолова: — Вчера была хороша, как всегда, или: — Хороша, как никогда, в этом сомневаться в Москве было нельзя».