Максим Чертанов - Дюма

Роман двигался тяжело, Дюма быстро писать прозу еще не умел, и болваны-издатели от него отказались. Пьесу сделать? Дюма звал Маке: «Если б у вас была 1000 франков, мы бы прожили тут 5 месяцев и написали пьесу…» Но у Маке, видимо, не было лишней тысячи франков. 6 августа, когда у Дюма была в разгаре работа над заговором, случился реальный заговор: неугомонный Луи Наполеон с несколькими офицерами высадился в Булони (как обычно, загримированный под своего великого дядю); его сообщники разбросали листовки с обещаниями, что новый Наполеон будет «опираться единственно на волю и интересы народа». Офицеры его арестовали, судила палата пэров и приговорила к заключению в крепость Ам, где у него были лакеи, гости и обильный стол, тогда как арестованные по «делу 6 июня» и последующим умирали на нарах от туберкулеза — но нельзя же наказывать элиту, как обычных людей. Герцогиня Беррийская тоже сидела с камеристками и парикмахерами… А у Дюма возник грандиозный замысел: он обещал Бюло за полтора года написать пьесы «Гамлет», «Макбет» и «Юлий Цезарь»… Мы не ослышались, нет?

Шекспира французы воспринимали плохо, воспитывать их — дело безнадежное, проще Шекспира «офранцузить». Кощунства Дюма в этом не видел, напротив — доброе дело. Но текст Дюси его не удовлетворял: он сделает ближе к оригиналу. Английский он знал плохо, попросил сделать подстрочник писателя Поля Мериса. Он восстановил многое, что выкинул Дюси: Розенкранца и Гильденстерна, дуэли, могильщиков (но, как и Дюси, опустил Фортинбраса и путешествия героев); призрак короля превратил в галлюцинацию (на сцене его олицетворяет урна с прахом), выбросил песни Офелии, переделал характер Гамлета: убив Полония, тот терзается муками совести и вообще куда добрее и «прямее», чем оригинал. Урне-галлюцинации он дал даже больше воли, чем Шекспир: в финале та загробным голосом выносит моральные приговоры Гертруде, Клавдию и Гамлету, который остается жить, ибо человек он неплохой и Провидение не может быть к нему чересчур жестоко… Впрочем, то, что Дюма оставил, он перевел почти дословно. Его «Гамлет» был поставлен в 1847 году и имел громадный успех; в 1868-м композитор Амбруаз Тома написал по нему оперу; Французский театр поставил его в 1886-м, и он шел во Франции до середины XX века. («Макбета» Дюма написал, но не поставил, «Цезаря» лишь начал.)

В октябре 1840 года вновь пало министерство Тьера из-за его внешнеполитических амбиций: хотел поддержать Египет против Турции и «четверного союза» (Англия, Россия, Пруссия, Австрия), но Луи Филипп воевать не желал. Тьера сменил Гизо — круговорот, дурная бесконечность, нет, в этой стране никогда ничего не переменится… Публику больше занимал процесс в уголовном суде города Тюля: Мария Каппель (по мужу — Лафарг), землячка и знакомая Дюма, малышка, для которой он когда-то поймал белку, обвинялась в отравлении супруга. Доказать было трудно, шла война химиков-экспертов, приобретшая политическую окраску: революционер Распай защищал подсудимую, консерватор Орфий настаивал на виновности, в перепалку втянулась вся парижская интеллигенция. Марию приговорили к каторге. Мы к этому еще вернемся, но сразу скажем, что Дюма, в отличие от своих единомышленников, считал ее виновной, но относился к ней сочувственно и, как сам утверждал (подтверждающего документа нет), просил короля о помиловании. (За Лафарг просили многие, король заменил каторгу пожизненной тюрьмой.)

Дюма забыл, что приехал во Флоренцию писать пьесу, под которую выбил аванс; ему напомнили. Пришлось оставить «Арманталя» и гнать пьесу; он вновь предложил соавторство Маке (ответ не сохранился), написал мелодраму «Брак при Людовике XV», роль героини — для актрисы Леокадии Доз, с которой у него была интрижка, роль ее тридцатилетней наперсницы — для мадемуазель Марс, под Новый год отослал в Париж, но театр отказался. Им же хуже. Он вернулся к «Арманталю», путевым заметкам и книге о живописи (все одновременно). Так прошла зима, примечательная тем, что, с одной стороны, стало ясно, что его и жену ничто не связывает и у нее есть другие мужчины, а с другой — тем, что в разлуке улучшились отношения с сыном. Отец горевал, что парень слишком много времени уделяет спорту и развлечениям, советовал учить языки, читать Библию («ради высокой поэзии, которая в ней содержится»), Гомера и Софокла в подлиннике, Шекспира, Гюго; из своего скромно рекомендовал только «рассказ Стеллы из „Калигулы“ и 1-ю сцену из „Карла VII“».

7 января 1841 года Гюго с четвертой попытки был избран в академию. Время было удачное для молодежи, академики мерли как мухи, в ноябре умер политик де Бональд, в феврале новые выборы. Дюма — Нодье: «Как Вы думаете, есть у меня сейчас шансы попасть в Академию? Гюго вот прошел. Все его друзья были в большей или меньшей степени моими друзьями… Если, по-вашему, надежды мои не беспочвенны, взойдите на академическую трибуну и расскажите, от моего имени, Вашим почтенным собратьям, как сильно мне хочется оказаться среди них… скажите обо мне все то хорошее, что Вы обо мне думаете, и даже то, что не думаете». Тейлору: «Подумайте, что можно сделать для меня касательно Академии; подзудите Нодье, Баранта и Моле… Одно Ваше слово, и я приеду…» Гюго: «Что Вы думаете о возможности представить мою кандидатуру? Разве не прекрасно было бы войти туда вместе? Повидайтесь с Понжервилем и Нодье, поговорите с ними об этом…» Но никто его не выдвинул. В биографиях Гюго говорится, что он пытался помочь друзьям, в частности Дюма, попасть в академию; письмо Сент-Бёва к знакомой в январе 1841-го подтверждает, что он бы этого хотел — «Гюго называет четверых кандидатов, которым отдает предпочтение: Дюма, Бальзак, Виньи и я», — но выбрал Виньи. А избрали посредственного драматурга Жака Франсуа Ансело.

18 марта Дюма с женой приехали в Париж улаживать дела, экономили, отказались от квартир, жили в отеле. Удалось пристроить «Арманталя» в «Век». Вышли «Рейн» и «Юг Франции», но гонорар небольшой. Заработок дал Фердинанд — написать «Историю французской армии» с Адрианом Паскалем, военным историком (кропотливая работа длилась более трех лет, не была окончена, издательство «Дюмон» выпустило три тома с 1841 по 1845 год). Французский театр взял «Брак при Людовике XV», автор за несколько дней до премьеры (1 июня) уехал во Флоренцию, боясь провала. Он страшно нервничал из-за академии. Карты благоприятны как никогда: Нодье занял должность директора академии (председательствующего на собраниях), Гюго — вице-директора, правда, больше власти у постоянного секретаря, но все же… Теперь нужна серьезная удача, чтобы напомнить о себе. Но она не шла. «Брак» был принят вяло. Первая часть «Арманталя» начала печататься с 1 июля, никто роман особо не оценил. Подписан он был одним Дюма (и посвящен «моему другу Огюсту Маке») — с этой точки начинается история взаимных обид. Обычно пишут, что Дюма хотел поставить два имени, но Жирарден сказал, что «роман, подписанный Дюма, будет стоить три франка за строку, а подписанный Дюма — Маке — вдвое меньше». Правда, печатался роман не в «Прессе», так что Жирарден был ни при чем, но, возможно, редакторы «Века» рассуждали так же. Маке настаивать не смел, может, и не хотел: бывают писатели, которые боятся шума и любят прятаться за широкую спину соавтора, и хорошему писателю важнее, когда его читают, чем когда говорят о нем. Маке получил треть гонорара, 12 тысяч франков, сумму, которую без Дюма он бы не заработал. В узких кругах все знали, что он был соавтором. Широкая публика? Ну, потом, постепенно, когда союз окрепнет…