Борис Фрезинский - Судьбы Серапионов

Большое тебе спасибо за милую открытку. Это тоже — записка, а не письмо. В виде исключения (?!) деньги как раз сейчас нужны до зарезу. В городе часто бывает Зина, на её имя их и надо перевести,хорошо бы телеграфом. Адрес: Москва 17, Лаврушинский 17/19, кв. 72, Зинаиде Николаевне Пастернак.

Обо всем этом недавно писал Лихареву, может быть, он уже передал тебе. Не скупитесь. Я Вам все отработаю не только переводами всяких важных юбиляров [796] Пастернаковские переводы стихов Тараса Шевченко (к 130-летию со дня рождения) и Николоза Бараташвили (к 100-летию со дня рождения) были напечатаны в № 19/20 и № 21/22 журнала «Ленинград» за 1945 г. , но, может быть, и своей собственной прозой [797] Пастернак имеет в виду замысел большой своей прозы, к осуществлению которого он приступил зимой 1945/46 годов (роман «Доктор Живаго»). . Очень хочу прочесть твои рассказы [798] Речь идет о подписанном к печати 9 августа 1945 г. сборнике Никитина «Рассказы разных лет» (15 рассказов 1941–1945 гг.). , страшно рад неожиданности, что дела идут через твои руки и крепко обнимаю тебя.

Рукопись „Отелло“ была не абсолютно окончательной, после неё были исправленья, я нуждался в корректуре и писал об этом Лихареву, но все равно, чорт с ним (с отрывком) [799] Отрывки из пастернаковского перевода «Отелло» были напечатаны в № 13/14 «Ленинграда» за 1945 г. под заголовком «Из новых переводов Б. Пастернака» с предисловием Б. Кржевского. .

Поторопи деньги.

Искренне твой

Ровно через год решением ЦК ВКП(б) журнал «Ленинград» был закрыт, а второму питерскому журналу — «Звезда» — изменили состав редакции. Так бывший Серапион Николай Никитин лишился своих редакционных постов.

В 1922 году были сказаны слова о влиянии Евгения Замятина на Серапионов, звучали они политическим предостережением молодым. Бывший синдик Цеха поэтов, круто присягнувший большевикам, Сергей Городецкий, назвал Евгения Замятина попросту «руководителем группы» Серапионов, руководителем, который «передает своим ученикам свою квель и плесень идеологическую» [801] Известия. 22 февраля 1922; Замятин в письме Воронскому написал о Городецком и ему подобных: «С этими, вчера голосившими „Боже царя“, а нынче „Интернационал“ — я просто и разговаривать не стану» (De visu. 1992. № 0. С. 14). . Эту роль Замятина подчеркнул и сам Лев Троцкий (применительно к литературной группе «Островитяне», близость которой к Серапионам проявилась в их намерении стать Серапионами, и главный «островитянин» Николай Тихонов в Серапионы был принят). Так вот Троцкий написал (куда корректнее Городецкого, потому что ему не надо было доказывать верности новому режиму): «Замятин как бы создан для учительствования в группах молодых, просвещенных и бесплодных островитян» [802] Правда. 19 сентября 1922. . Развернуто эта мысль была аргументирована в октябре 1922 года А. К. Воронским: «Замятин определил во многом характер и направление кружка серапионовских братьев… От Замятина — подход к революции созерцательный, внешний» [803] А. Воронский. На стыке. М.; Пг., 1923. С. 74–75. .

Напомню, что роман «Мы» к тому времени уже был написан, и политическое лицо Замятина для большевистской власти определилось. Наиболее активно опасался, что политический ярлык «замятинщины» к нему прилипнет, Н. Никитин [804] Об этом Никитин писал А. Воронскому — подробнее см. в главе «Почта брата-ритора». . Лунц о такой опасности писал Федину не без иронии, рассказывая в письме из Гамбурга о своей новой пьесе «Город правды»: «Я уж знаю, что Воронский скажет: „Подозрительно“. Посвящается Евгению Ивановичу. Это тоже подозрительно, придется изъять» [805] Вопросы литературы. 1993. № 4. С. 246. . А Слонимский в письме Воронскому на всякий случай оговаривал свою независимость: «Рассказы, о которых я говорю, — не под Пильняка, не под Замятина, не под кого» [806] Из истории советской литературы 1920–1930-х годов. Литературное наследство. Т. 93. М., 1983. С. 561. .

В книге «Горький среди нас», за которую Федина крепко били и, похоже, отбили навсегда охоту писать с недостаточной оглядкой на цензуру и политические обстоятельства дня, о Замятине написано достаточно много и выразительно [807] Отметим, что при переиздании «Горького среди нас» в томе 9 Собрания сочинений Федина в достаточно либеральном 1962 году все написанное о Замятине было изъято за исключением нескольких фраз: «Горький хвалит талант Евгения Замятина и его ум» (С. 159–160), о вечере у профессора Грекова, где «с улыбкой отдыхающего сатира посасывает мундштучок Замятин» (С. 248), и что Серапионами «отлично был изучен иронический Замятин» (С. 277). . Чувство пиетета Федина, человека осторожного, очевидно; он пишет про Замятина — «писателя изысканного, однако с сильными корнями в прошлом русской литературы» [808] Здесь и далее книга Федина цитируется по тому 10 его Собрания сочинений (М., 1986. С. 73–74). ; «Он оставался гроссмейстером литературы. Чтобы стать на высшую писательскую ступень, ему недоставало, может быть, только простоты». Об учительстве Замятина столь же определенно: «Замятин был вообще того склада художником, которому свойственно насаждать последователей, заботиться об учениках, преемниках, создавать школу». Однако в воспоминаниях Серапионов, писавшихся в куда более либеральные времена, сколько-нибудь развернутых суждений и свидетельств о Замятине нет. Его имя мельком упоминает Елизавета Полонская в неопубликованных еще «Встречах» [809] В главе «Студия „Всемирной литературы“» второй части воспоминаний Полонская, говоря о четырех отделениях студии, упоминает Е. И. Замятина как главу отделения прозы. , а в написанном «в стол» каверинском «Эпилоге» дело ограничивается одним политически заостренным абзацем с похвалой роману «Мы» (его Замятин написал, «с необычайной прозорливостью предсказав основные черты тоталитарного государства») и статье «Я боюсь» [810] В. Каверин. Эпилог. М., 1989. С. 46. . В «Книге воспоминаний» М. Слонимского [811] М. Слонимский. Книга воспоминаний. М., Л., 1966. имя Замятина вообще не встречается, хотя в большой главе «Старшие и младшие» (где есть Пяст, Шкловский, А. Волынский, Шагинян, Мандельштам, все Серапионы, Горький, Куприн, Шишков) Замятину появиться бы самое место. Характерно, что спонтанно написанные Слонимским воспоминания о Пильняке встретили укор в письме Федина, к тому времени безнадежно закосневшего, — он язвительно усмотрел в них «дань нынешнему дню», так что автору пришлось заверять сановного патрона в том, что дружбы с Пильняком не было и в периодике главка о Пильняке не появится [812] «Твое письмо убедило меня окончательно, — писал Слонимский Федину 28 марта 1965 г., — в правильности моего намерения не печатать очерк о Пильняке оторвано от книги. Надеюсь, что в книге он найдет необходимое окружение, его обступят другие люди и голоса. Я не предполагал писать о Пильняке, ибо знал его отдаленно и дружеской близости у нас действительно не было. Но внезапно он вспомнился мне, живой, такой, каким я его знал, и тут я неожиданно, с маху выписал его, как умел» (ЦГАЛИ СПб. Ф. 414. Оп. 1. Ед. хр. 32. Л. 24). . (Тут необходимо напомнить, что для переживших погромную литкампанию 1929 года имена Пильняка и Замятина остались политически слитными, с той лишь разницей, что расстрелянного Пильняка реабилитировали сразу после XX съезда КПСС, а политический запрет на умершего своей смертью в эмиграции Замятина сняли лишь в конце 1980-х годов).