Александр Нильский - Закулисная хроника. 1856 — 1894

Каких веревок? Зачем? — всполошились мы.

— Знаем вашего брата! С дороги-то тягу дадите, али пристрелить нас пригрозите.

— Экие вы дураки! Вот вам мое ружье, несите его сами.

— Нет, это не модель… Ежели без веревок, то под арестом…

— Как это под арестом?

— А так, что вас на телегу усадим, а сами мы толпой кругом вас пойдем.

— Ну, ладно, везите нас под арестом!

Усадили в тряскую телегу и повезли под конвоем десятерых крестьян.

Въехали, наконец, в усадьбу. Остановили нас у ворот и пошли докладывать помещику об «арестантах». Тот приказал привести нас к нему на балкон, где он сидел с женой и пил чай.

Нас привели. Помещик (молодой офицер) строго оглядел нас с ног до головы и грубо крикнул:

— Кто вам позволил чужую птицу стрелять! На чужих владениях хищничеством заниматься!

— Позвольте…

— Ничего я вам не позволю! Как вам не стыдно! Знаете ли вы, что ваши действия подлежат к категории покраж?

— Этого я не знаю, — в свою очередь закричал Бурдин, — а знаете ли вы, с кем вы таким грубым и неприличным тоном разговариваете? Мы — артисты императорских с. — петербургских театров, в вашем имении оказались совершенно случайно и к довершению всего нм одной птицы у вас не убили.

Офицер смягчился.

— А кто же убил моих уток? Эй вы! — крикнул он мужикам. — Видели вы, как они стреляли?

— Видеть не видели, а только, должно быть, их товарищи баловали. Тех мы изымать не смогли.

— Позвольте предложить вам стоимость ваших уток, — сказал Бурдин: — чтобы вы действительно не подумали, что мы имели какую-нибудь корыстную цель, проходя вашими владениями с ружьем за плечами.

— Денег не возьму, но уток вы должны мне возвратить, если ваши товарищи не сделают этого.

Мы пообещались прислать к нему живых уток из Бежецка. От помещика мы вышли уже без конвоя и наняли ту же самую телегу до города.

В Бежецкой почтовой станции мы встретили Васильева и юношу охотника и рассказали им о своих злоключениях. Они в ответ расхохотались и показали нам груду настрелянных уток.

— Как вам не стыдно! — укоризненно произнес Бурдин.

— Так и надо этому скареду! — сказал юный охотник. — Это такой грубый и деспотичный помещик, что мы на возвратном пути с Василием Гавриловичем всех последних уток у него добьем.

— Смотрите, чтоб не было неприятности…

— Утечем, — беззаботно произнес юноша и опять расхохотался.

Мы велели заложить нам три тарантаса. Два для нас — в Рыбинск и один для Васильева с юношей в Тверь. Затем мы дружески распрощались и разъехались в разные стороны.

В первом тарантасе уместился я с Бурдиным, во втором его лакей Иван Иванович, очень комический и типичный слуга старых крепостных времен. Держал себя он очень степенно, говорил серьезно, обдуманно и не без поползновения на авторитет. Бурдин был почти неразлучен с ним. Вместе с Иваном Ивановичем находились в тарантасе — любимая собака Федора Алексеевича «Бекаска», которая все время пути вела себя довольно беспокойно, и два огромных сундука с платьем. Дорогой мы часто останавливались. В каждую остановку Бурдин, как заботливый барин, подходил к своему «багажному» тарантасу и осведомлялся у слуги:

— Хорошо ли? Спокойно ли?

Иван Иванович, несмотря на все неудобство близкого соседства громоздких сундуков и собаки, покорно отвечал:

— Ничего-с! Только вот им (Бекаске) как будто не по себе.

Этот ответ смешил Бурдина, и, кажется, больше ради него он часто приостанавливался и выходил из тарантаса к Ивану Ивановичу.

Подъезжая к Рыбинску, Федор Алексеевич повел со мной деловой разговор.

— Имейте в виду, пожалуйста, что мы простые путешественники, а не странствующие гастролеры.

— Почему?

— Этого требует политика. Не следует показывать вида антрепренеру, что мы приехали играть. Он станет нас эксплоатировать. Гораздо лучше, если мы объявим себя «проезжими». Тогда наверное он будет упрашивать нас принять участие в его спектаклях, и уж в таком случае мы себя не продешевим. Во всем этом я очень опытен, почему вы должны беспрекословно подчиняться всем моим решениям, а главное не вмешиваться в переговоры.

Я согласился.

— С антрепренерами нужно уметь держать ухо востро, — продолжал Бурдин. — Это такой хитрый и ехидный элемент человечества, что в обращении с ними нужно быть очень понаторевшим и ловким, иначе обойдут. Вот посмотрите, как я поведу дела. Обставлю Смирнова [52] Рыбинский антрепренер в лучшем виде. У меня такой план в голове сложился, что мы сорвем с него такую цифру, о которой вы и мечтать не смеете.

Достигли наконец Рыбинска. Красивый, большой торговый город произвел на меня лучшее впечатление, нежели Тверь, не говоря уже о Бежецке. Будучи впервые в провинции, я с особенным любопытством вглядывался во все окружающее и приходил в искренний восторг от волжских картин. Хлебная набережная, полная кипучей жизни и безостановочной деятельности, в разгаре сезона была положительно живописна и привлекательна. Теперь, благодаря железнодорожной сети, широко раскинувшейся по отечеству, торговое значение Рыбинска не то, что было в прежние годы, но, все-таки, и теперь этот город не утрачивает своей прелести в летнюю пору и по прежнему приковывает к себе внимание каждого туриста.

Мы остановились в гостинице Соболева, находившейся как раз против театра. Теперь этой гостиницы не существует, так же, как не существует и старого деревянного театра. На том месте нынче красуется большой каменный театр, прекрасной архитектуры, а на месте гостиницы понастроен целый ряд каменных домов, В общем этот уголок, выходящий фасадом на реку Черемху, теперь неузнаваем.

Антрепренерствовал в Рыбинске в то время приснопамятный Василий Андреевич Смирнов, в театральном мире личность весьма известная и до сих пор не забытая. Он «директорствовал» продолжительное время, и у него переслужила масса актерского люда, разносившая о нем по Руси бесчисленное множество всевозможных анекдотов. На этот счет он был весьма счастлив. В особенности же пользовалась большою популярностью его неизменная по говорка: «да, потому что да», без которой он не мог связать буквально двух слов.

Труппа у него была огромная, на каждое амплуа, по крайней мере, человек по пяти, так что если бы рассортировать актеров, то их хватило бы непременно на три сцены.

— Зачем у вас так много народу? — как-то осведомился я у Смирнова.

— Благодетельствую, — хвастливо ответил он, — даю возможность существовать. Много ведь теперь их развелось, так что где уж им места приискивать.

И после маленькой паузы откровенно признался, обнаружив истинную суть дела:

— Да ведь и дешевенькие они у меня. Не дорого мне обходятся. У меня первый любовник всего 30 целковых получает… А чем одного хорошего держать за сто, так я лучше трех средненьких нанимаю. Вдвойне хорошо: и публика не балуется и разнообразия больше. На всякий вкус по актерику имеется.