Вальтер Беньямин - Московский дневник

Но в какой-либо форме компромисс всегда возможен. Я все же должен был признать, что как автор переживаю кризис. Я сказал ему, что поскольку мне могут действительно помочь лишь конкретные задачи и проблемы, а не общие убеждения или абстрактные решения, то я не вижу в данный момент какого-либо выхода. Он, однако, указал мне на мои заметки о городах. Это меня очень ободрило. Я начал с большей уверенностью думать о своем очерке о Москве. В завершение я прочел ему свой портрет Карла Крауса 70, поскольку о нем тоже шла речь.

28 декабря.

Мне кажется, что такого количества часовщиков, как в Москве, нет ни в одном городе. Это тем более странно, что люди здесь не слишком ценят время. Но тому есть, видимо, исторические причины. Если обратить внимание на то, как они движутся по улицам, то очень редко можно увидеть спешащего прохожего, разве что когда очень холодно. Из-за полной несобранности люди ходят какими-то зигзагами. (Чрезвычайно показательно, что, как рассказал мне Райх, в каком-то клубе висит транспарант, на котором написано: Ленин сказал, что время – деньги. Чтобы высказать эту банальную истину, здесь требуется ссылка на высший авторитет.) В этот день я забрал из ремонта починенные часы. – Утром шел снег, снег часто шел и в течение всего дня. Позднее началась небольшая оттепель. Я понимаю, что Асе не хватало в Берлине снега и ее ранил голый асфальт. Здесь зима проходит, как крестьянин в белой овчине, под густым снежным мехом. – Утром мы проснулись поздно и пошли в комнату Райха. Это осколок мелкобуржуазной квартиры, кошмарнее не придумаешь. При виде сотен покрывал, консолей, мягких обивок, гардин перехватывает дыхание; воздух, должно быть, пропитан пылью. В углу у окна стояла высокая елка. Даже она была ужасна своими тощими ветками и бесформенным снеговиком на верхушке. Утомительный путь от трамвайной остановки и кошмар этого помещения сбили меня с толку, и я несколько поспешно согласился разделить с Райхом в январе эту комнату. Такие мелкобуржуазные комнаты – поля сражений, по которым победно прошло сокрушительное наступление товарного капитала, ничто человеческое в них существовать не может. Но свою работу я, при моей склонности к похожим на пещеры помещениям, может быть, закончил бы в этой комнате достаточно успешно. Следует только подумать, есть ли смысл отказываться от отличной стратегической позиции моего сегодняшнего жилья или же следует сохранить его даже ценой того, что из-за этого сократится ежедневный контакт с Райхом, который мне очень важен для получения информации. После этого мы долго шли по пригороду: мне должны были показать фабрику, занятую главным образом производством елочных украшений. «Архитектурная прерия», как назвал Москву Райх, носит на этих улицах еще более дикий характер, чем в центре. По обе стороны широкой аллеи деревянные крестьянские дома сменяются виллами в стиле модерн или строгими фасадами семиэтажных домов. Снег был глубоким, и вдруг наступила тишина, так что можно было представить, будто находишься в глубине России, в заснеженной деревне. За рядом деревьев стояла церковь с синими и золотыми куполами и, как обычно, зарешеченными со стороны улицы окнами.

Виктор Иваницкий. Без названия. (Квартира Ильфов в Соймоновском проезде). 1933 г.

Между прочим, на фасадах церквей здесь еще часто встречаются изображения святых, в то время как в Италии это бывает только у самых старых церквей (например, Св. Фреджиниано в Лукке). Так случилось, что работницы как раз не было на месте, и фабрики мы не увидели. Вскоре мы разошлись. Я пошел вниз по Кузнецкому мосту и смотрел книжные магазины. На этой улице находится (судя по виду) самый большой книжный магазин Москвы. Я видел в витринах и иностранные издания, правда по неслыханным ценам. Русские книги практически без исключения продаются не переплетенными. Бумага здесь в три раза дороже, чем в Германии, она главным образом импортная, и на оформлении книг явно экономят как могут. По пути я купил – поменяв деньги в банке – горячий пирог с мясной начинкой, которые здесь повсюду продают на улицах. Через несколько шагов на меня налетел мальчишка, которому я дал кусок пирога, когда наконец понял, что он хочет не денег, а хлеба. – Днем я обыграл Райха в шахматы. Потому Аси, где было совершенно скучно, как вообще в последние дни, потому что Ася подавлена преследующими ее страхами; я совершил большую ошибку, попытавшись защитить Райха от совершенно глупых обвинений. После этого на следующий день он сказал мне, что пойдет к Асе один. Вечером же было похоже, что он стремится быть очень дружелюбным. Идти на репетицию пьесы Иллеша, как мы запланировали, было уже поздно, а поскольку Ася не пришла, мы отправились в крестьянский клуб 71, чтобы присутствовать на «судебном процессе». Когда мы добрались, была уже половина девятого, и мы узнали, что начали час назад. Зал был переполнен, и никого уже не допускали. Но одна сообразительная женщина воспользовалась моим присутствием. Она заметила, что я из-за границы, представила меня и Райха иностранцами, которых она сопровождает, и получила возможность попасть внутрь сама и провела меня. Мы вошли в обитый красным зал, в котором собралось около трехсот человек. Зал был набит битком, многие стояли.

Алексей Сидоров. Без названия (Мультипликационная запись танцевального движения). 1926–1927 гг.

В нише – бюст Ленина. Процесс проходил на сцене, по обе стороны от которой были нарисованы фигуры пролетариев, крестьянина и фабричного рабочего. Над сценой советская эмблема. Когда мы вошли, доказательства были уже представлены, слово получил эксперт. Он сидел рядом с коллегой за небольшим столиком, напротив – стол прокурора, оба стола торцом к залу. Стол коллегии судей стоял лицом к публике, перед ним сидела на стуле в черной одежде, с толстой палкой в руках обвиняемая, крестьянка. Все участники были хорошо одеты. Обвинение гласило: знахарство, приведшее к смерти пациентки. Крестьянка помогала при родах (или аборте) и ошибочными действиями вызвала трагический исход. Аргументация кружила довольно примитивными ходами вокруг этого происшествия. Эксперт дал свою оценку: к смерти привело исключительно вмешательство знахарки. Адвокат защищает обвиняемую: злого умысла не было, в деревне отсутствует медицинская помощь и санитарное просвещение. Прокурор требует смертной казни. Крестьянка в своем заключительном слове: люди всегда умирают. После этого председательствующий обращается к публике: есть ли вопросы? На сцене появляется комсомолец и требует предельно сурового наказания. Дальше суд удаляется для совещания – возникает пауза. Оглашение приговора все заслушивают стоя. Два года тюрьмы с учетом смягчающих обстоятельств. Поэтому одиночное заключение не предусмотрено. Председательствующий со своей стороны указывает на необходимость создания на селе центров санитарии. Люди разошлись. До этого я не видел в Москве такой простой публики. В ней было, по-видимому, много крестьян, поскольку этот клуб предназначен как раз для них. Меня провели по помещениям. В читальном зале мне бросилось в глаза, как и в детском санатории, что стены полностью увешаны наглядными материалами, особенно много было статистических данных, составленных частью – с цветными иллюстрациями – самими крестьянами (деревенская хроника, развитие сельского хозяйства, производственные отношения и культурные учреждения), но, кроме того, на стенах повсюду можно видеть и инструменты, детали машин, реторты с химикалиями, и т. д. С любопытством я подошел к консоли, с которой ухмылялись две негритянские маски. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это противогазы. Наконец меня привели и в спальные помещения клуба. Они предназначены для крестьян и крестьянок, поодиночке и группами приезжающих в город в командировку. В больших комнатах расположено по большей части по шесть кроватей; одежду каждый кладет на ночь поверх постели. Умывальные должны быть где-то в другом месте. В самих комнатах умывальников нет. На стенах изображения Ленина, Калинина, Рыкова и др. Особенно культ изображений Ленина принял здесь необъятные размеры.