Вальтер Беньямин - Московский дневник

21 января.

Это день смерти Ленина. Все увеселительные заведения закрыты. Но для магазинов и конторских служащих выходной перенесен, из-за «режима экономии», на следующий день, субботу, когда рабочий день и без того сокращен наполовину. Рано утром я поехал к Шику в банк и там узнал, что на субботу был намечен визит к Мускину 126, чтобы я посмотрел коллекцию детских книг. Я поменял деньги и поехал в Музей игрушки.

На этот раз я продвинулся на один шаг. Мне пообещали дать во вторник ответ насчет фотографий, которые я хотел заказать. Но потом мне показали отпечатки с имеющихся негативов. Поскольку они стоят гораздо дешевле, я заказал штук двадцать отпечатков. И в этот раз я с особым вниманием изучал глиняные игрушки из Вятки. – Накануне, как раз когда я уходил, Ася предложила в два часа дня пойти с ней в детский театр, находящийся на Тверской, в кинотеатре «Арс». Но когда я туда пришел, в театре никого не было; я понял, что в этот день представление, скорее всего, не состоится. Наконец, со словами, что театр закрыт, служитель выставил меня из вестибюля, где я грелся. Простояв еще некоторое время на улице, я дождался Маню, которая принесла мне записку от Аси. В ней говорилось, что она ошиблась, и спектакль будет не в пятницу, а в субботу. После этого я с Маниной помощью купил свечи. От работы при свечах мои глаза сильно воспалились. Поскольку я хотел сэкономить время для работы, я пошел не в дом Герцена (который, впрочем, в этот день мог быть закрыт), а в столовую поблизости. Еда была дорогой, но неплохой. Дома же я занялся не статьей о Прусте, как предполагал, а писал ответ на плохой и наглый некролог Рильке, сочиненный Францем Блайем 127. Потом я прочел его у Аси, и сказанное Асей побудило меня в тот же вечер и еще следующим днем переработать его. Между прочим, она чувствовала себя не очень хорошо. – Потом я ел с Райхом в том же ресторане, где обедал. Он впервые был там. Потом мы пошли по магазинам. Вечером он до половины двенадцатого был у меня, и мы затеяли разговор, во время которого рассказывали друг другу, что мы читали в детстве – то, что осталось в памяти. Он сидел в кресле, я лежал на кровати. Во время этого разговора я обнаружил, что я уже мальчиком читал не то, что было обычным для сверстников. «Новый друг немецкой юности» Гофмана было почти единственным типичным детским изданием, которое я читал. Ну и, конечно, замечательные тома Гофмана, «Кожаный чулок», античные легенды Шваба. Но я не прочел больше одной книги Карла Мая, не был знаком с «Борьбой за Рим», как и с морскими романами Верисхефер 128. И я прочел всего одну книгу Герштекера, в которой была довольно дурманящая любовная история (или я взялся за нее как раз потому, что слышал, будто в ней есть такое), это «Арканзасские ходики». К тому же я обнаружил, что всем моим знанием классической драматургии я обязан нашему литературному кружку 129.

22 января.

Я еще не умылся, но сидел за столом и писал, когда вошел Райх.

В это утро я был еще меньше расположен к общению, чем обычно в такое время. К тому же я не хотел прерывать работу. Когда же я около половины второго собрался уходить и Райх спросил меня: «Куда?» – выяснилось, что и он собирается в детский театр, куда меня пригласила Ася. Значит, все мое преимущество состояло в том, что я днем раньше напрасно простоял полчаса перед порталом. Тем не менее я пошел вперед, чтобы выпить в привычном кафе чего-нибудь горячего. Но и кафе были в этот день закрыты, а в этом к тому же начался «ремонт». И я медленно пошел по Тверской к театру. Потом пришел Райх, за ним и Ася с Маней. Так как мы вчетвером стали уже компанией, мой интерес к спектаклю был небольшим. До конца я все равно остаться не мог, потому что в половине четвертого я все равно должен был быть у Шика. Я также не настаивал на том, чтобы сесть рядом с Асей, а занял место между Райхом и Маней. Ася заставила Райха переводить мне. В пьесе, кажется, шла речь о создании консервной фабрики, и она была с сильным шовинистическим акцентом, антианглийской. В антракте я ушел. Тут Ася даже предложила, чтобы удержать меня, место рядом с собой, но я не хотел приходить к Шику с опозданием и, самое главное, слишком уставшим. Он сам был еще не готов. В автобусе он говорил о времени, которое он провел в Париже, о том, как к нему приходил Жид и т. д. Визит к Мускину был не напрасным. Правда, я обнаружил всего одну действительно значительную детскую книгу, швейцарский детский календарь 1837 года, тоненький томик с тремя раскрашенными листами иллюстраций, но я увидел так много русских детских книг, что мог составить себе впечатление об уровне их иллюстраций. Они очень сильно зависят от немецких иллюстраций. Для многих книг иллюстрации делались в литографических мастерских Германии. Многие немецкие книги копировались. Русские издания «Штруввель-петера» 130, которые я там увидел, очень грубые и некрасивые. Мускин закладывал в книги листочки, записывая на них сведения, которые я ему сообщал. Он руководит в государственном издательстве отделом, который выпускает детские книги. Несколько образцов своей продукции он мне показал. Среди них были и книги, в которых он был автором текста. Я рассказал ему о своем грандиозном плане документального издания «Фантазия». Он, похоже, не очень-то понял, о чем речь, и вообще произвел впечатление довольно заурядное. Состояние, в котором находилась его библиотека, произвело на меня ужасающее впечатление. У него не было места расставить книги, как полагается, и все лежало и стояло на стеллажах в коридоре как попало.

К чаю было много угощений, и я не заставлял себя упрашивать, ел очень много, потому что в этот день не обедал и не ужинал.

Мы пробыли там около двух с половиной часов. Под конец он дал мне еще две книги издательства, которые я про себя решил подарить Даге. Вечером писал дома статью о Рильке и дневник. Но – как и сейчас – такими плохими письменными принадлежностями, что мне ничего не идет в голову.

23 января.

(Я долго ничего не записывал в дневник, и теперь приходится писать все разом.) В этот день Ася готовилась к выписке из санатория. Она перебралась к Рахлиной 131и, тем самым, наконец, в приятную компанию. В следующие дни я смог оценить, какие возможности открылись бы для меня, если бы подобный дом стал доступен мне раньше. Теперь было уже слишком поздно пытаться воспользоваться этими возможностями. Рахлина живет в доме Центрального архива, в большой, очень чистой комнате. Она живет со студентом, который, однако, очень беден и из гордости там не проживает. На второй день нашего знакомства, в среду, она уже подарила мне кавказский кинжал, очень красивой работы, хотя и не представляющий большой ценности и игрушечный. Ася утверждала, что этим подарком я обязан ей. Правда, для моих встреч с Асей дни, которые она провела у Рахлиной, были ничуть не лучше, чем время в санатории. Потому что там всегда был красный генерал, который только два месяца назад женился, но всеми возможными способами ухаживал за Асей и упрашивал ее поехать с ним во Владивосток.