Александр Бушков - Иван Грозный. Кровавый поэт

Но на первом месте у Стеллецкого стояла, конечно же, библиотека Грозного. Он носился по Москве, словно Карлсон с пропеллером, обследуя все подземелья, которые только обнаруживались при прокладке метро и прочих работах. Но находил лишь хлам. О том, как выглядел его «домашний музей подземной Москвы», оставил воспоминания историк архитектуры Виноградов: «Все стены его комнаты и даже потолок были разрисованы изображениями черепов со скрещенными костями и даже целых скелетов. Рядом с рисунками гвоздями были прибиты к стене настоящие черепа и кости, найденные им при разных раскопках и производившие, конечно, довольно зловещее впечатление, самого хозяина это, впрочем, ничуть не смущало. Он охотно объяснял, где и когда они были им извлечены».

Ну что же, Игнатий Яковлевич всю свою сознательную жизнь был человеком, мягко выражаясь, весьма и весьма своеобразным…

Но я собрался говорить о том, как ему в конце концов крупно повезло…

В начале декабря 1933 г. его вызвали к коменданту Кремля и объявили, что разрешают вести раскопки в Кремле, искать бесценную библиотеку Грозного.

Это, конечно же, было следствием того, что Сталин прочитал обширное письмо, направленное ему Стеллецким в ЦК. В этом послании Стеллецкий опять-таки дал волю фантазии, подробно живописуя, как к вывезенным в Рим бесценным книжным сокровищам стал злодейски «подбираться Ватикан». И брат покойного императора решился на… Впрочем, слово самому Стеллецкому: «Тогда Фома решился на героический шаг: выдать дочь замуж за полумифического князя в далеком Московском Залесье, а с нею вместе отправить туда и библиотеку «на хранение», до поры до времени».

Неизвестно, интересовался ли Сталин в свое время дискуссией девятнадцатого века о судьбе библиотеки Грозного. Как бы там ни было, он получил хорошее образование в духовной семинарии, не слышать о ней не мог. Тем более что Стеллецкий умело нагнетал страсти: «Советская и мировая общественность наших дней вправе знать подлинную историческую правду по такому кардинальному вопросу европейской культуры, как исчезнувшее бесследно в тайниках Московского Кремля собрание раритетов письменности». Ну, а для пользы дела не гнушался примитивной лестью: «В вас я усматриваю человека, способного глубоко судить и видеть далеко вперед и вглубь, подобно Грозному».

Ну, на вульгарную лесть Сталин никогда не был падок. Однако для данного случая ход его мыслей восстановить нетрудно: в случае успеха это и впрямь будет достижение советских ученых мирового значения, а при неудаче… Деньги, в итоге, требуются небольшие.

Сбылась мечта идиота! Получив постоянный пропуск в Кремль, людей и технические средства, Стеллецкий взялся за дело с величайшим энтузиазмом. Он копал, копал и копал…

Как ни бился, а получалась какая-то, уж простите, хреновина: остатки каких-то древних стен и ходов, разрушенные лестницы, коровьи черепа, обгоревшее зерно, битые горшки… Ничего интересного, словом. Но Стеллецкого это не смущало. Наткнувшись на очередную кучу кирпича или обломок мрамора, он, как угорелый, несся на телеграф и посылал из Москвы в Москву телеграммы Сталину вроде вот этой: «Поздравляю двести лет запакованным тайником Аристотеля Фиораванти. Поиски на верном пути. Блестящие условия научной работы гарантируют достижение исторической цели».

«Верный путь» оказался очередной пустышкой – очередным заброшенным подвалом, еще в стародавние времена засыпанным песком и мусором. Стеллецкий не унывал. Подгонял рабочих и, наткнувшись на очередной пустячок, посылал Сталину очередную «молнию» о скорых успехах…

Постепенно рабочие, видя, что трудятся впустую, стали относиться к мартышкину труду прохладно. Стеллецкий честил их вредителями и саботажниками: «Кто есть вредитель? Кто тайно идет против видов и распоряжений правительства. Таков Суриков. Прикрываясь Тюряковым, под предлогом опасности, он хотел тайно похерить дело Сталина и мое… вообще, я заметил в нем тайные тенденции к реставрации».

И посылал наверх жалобы и докладные – в которых, никаких сомнений, приводил те же обвинения, не задумываясь, как в те времена будут восприняты такие ярлыки… Я же говорю – фанатичный бессребреник, одержимый научным поиском интеллигент может натворить зла больше, чем десяток алчных авантюристов…

И снова Стеллецкий копал, и копал, и копал… С тем же успехом – то есть отсутствием каких бы то ни было успехов. В конце концов на Стеллецкого обратили внимание (и чертовски запоздало) врачи кремлевской больницы и стали, вредители и саботажники, деликатно намекать на явное переутомление и необходимость подлечиться на курорте. Не в соответствующей личности Стеллецкого больничке, а в общем санатории.

Стеллецкий послал врагов по матушке и письменно доложил об очередных происках Сталину. Врачи робко отступили…

К великому сожалению, мне пришлось иметь дело с записками Стеллецкого, безбожно сокращенными и явно почищенными от особенно пикантных мест – но и в обрезанном варианте они рисуют картину неутешительную: уже начавший сдвигаться умом фанатик, видящий вокруг сплошных саботажников, вредителей и заговорщиков, гробящих «дело Сталина и мое».

Комедия эта продолжалась с 1 января по 3 октября 1933 г. Потом собрали представительную комиссию для оценки проделанной работы. Инициатива наверняка исходила от Сталина. Сталин был величайшим прагматиком и более всего ценил результат. Многомесячные обещания «вот-вот», «завтра же» преподнести сенсационные достижения, повторявшиеся много раз, никак не могли его удовлетворить. И все же он не вышиб Стеллецкого за кремлевские ворота, а назначил комиссию из историков и архитекторов.

Комиссия, заседавшая 3 октября 1933 г., вовсе не была этаким карающим судилищем. Одни из ее членов высказывали здравые мысли: «Вопрос о библиотеке Грозного весьма спорный. Ее никто не видел. Иван Грозный не мог собрать тысячи книг. Если у него и были отдельные книги, они разошлись по библиотекам» (В. К. Клейн). Другие (впрочем, и Клейн тоже) соглашались, что само по себе исследование подземелий Кремля – задача для науки интересная, и раскопки следует продолжать.

Еще пару месяцев работы по инерции продолжались – опять-таки без всяких достижений для науки. Потом Стеллецкого все же удалось выпихнуть в санаторий подлечить нервы, а когда он вернулся весной следующего года, в Кремль его уже не пустили. Тем дело и кончилось.

В последующие годы Стеллецкий ничем выдающимся себя не проявил: был консультантом по спелеологии Наркомата обороны (результаты неизвестны), был консультантом при съемках художественных и документальных фильмов, был директором библиотеки. Умер в 1949 г. Еще в начале войны он отмочил свое последнее чудачество, прося похоронить его на знаменитой Лысой горе, куда, согласно поверьям, слетаются ведьмы: «Похоронить меня завещаю без кремации, на родной Украине, на Лысой горе, под г. Лубнами, в разрытой скифской могиле и водрузить каменную бабу с надписью: «Спелеолог Стеллецкий. 1878– 194…»