Михаил Байтальский - Тетради для внуков

Нас перевоспитывали не одними запретами, но и показом положительного примера для подражания. По воскресеньям крутили кинофильмы. Привозили кинопередвижку, сдвигали столы в столовой, завешивали простыней стену (киномехаников хватало своих) – и Александр Невский произносил с экрана придуманные сценаристом слова:

– Кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет.

В исторических летописях этих слов нет. Если даже Александр Невский их и произнес, то летописец не записал. Но кинофильм создает у многих зрителей впечатление полной правды – особенно у детей. Ничего противоестественного нет в том, что сценарист (Петр Павленко, автор "Счастья") вложил в княжеские уста слегка искаженное евангельское изречение. В евангелии, правда, оно имеет более глубокий философский и гуманистический смысл: "Взявшие меч от меча и погибнут" – мысль, многократно повторенная в писаниях еврейских вероучителей первых двух веков христианства – рабби Акивы, Гилеля и других создателей Талмуда. Возможно, Павленко имел свой взгляд на это… Печально, однако, то, что его выдумка надолго вошла в школьные учебники истории, и наши дети получили в подправленном виде даже тринадцатый век. Ивана Грозного тоже, как известно, подправляли. Любопытно, что обе роли в обоих фильмах вдохновили артиста Черкасова – недаром в послесталинский период он говорил на страницах "Правды" свое "нет" критиканству и копанию в болячках прошлого. Царь Иван Васильевич не был болячкой прошлого. Для критиканов он завел Малюту Скуратова.

Начальник лагеря приказал, чтобы все заключенные смотрели кино. Он следил, не отказывается ли кто от духовной пищи. Однажды я и инженер Протопопов, с которым мы были в приятельских отношениях, решили не пойти на картину – крутили как раз "Грозного". Мне было физически противно смотреть на этого подсахаренного убийцу, которого нагло реабилитировали в фильме. Замысел был шит белыми нитками – Сталин, как и Иван, является грозным, но справедливым Спасителем России. Дежурный офицер застукал нас и погнал в кино. Дело в том, что пока мы смотрели фильм, дежурные смотрели наши чемоданы и тумбочки – шмон, но интеллигентный. В научном лагере оперуполномоченный должен быть на высоте.

Протопопов, мой соучастник, был исключительно разносторонний и талантливый человек. И умница, и души добрейшей. Мы не сошлись с ним так близко, как хотелось бы – просто потому, что в нашем лагере сами собой установились свои небольшие компании человека по три, самое большее – по четыре: только в таком составе было возможно гулять по главной аллее – все беседы велись преимущественно там, на прогулке.

Духовная пища, от которой, вместе со мной и Протопоповым, не мог уклониться и весь народ, совершенствовалась с каждым днем. Радио и кино все более становились массовой культурой. Утренние передачи по радио начинались с рапортов вождю – то область, то район, то завод рапортовали о новых достижениях и брали повышенные обязательства… Весь день склонялось слово изобилие. А вечером неизменно передавалась одна и та же радиопьеса на колхозную тему. Какой вертухай ее сочинил, не знаю. Председатель колхоза ворчит на жену: "Опять сахару наложила, ложкой не проворотишь" – эти слова иллюстрировали царящее в стране изобилие. В самой пьесе сахару было, действительно, не проворотишь. Насчет же сладости жизни колхозников никто не заблуждался.

В наших юртах репродукторы висели прямо над головами. Игроки в домино, процветавшее у нас, как и везде, заглушали криками "Дубль шесть!" сыпавшиеся из черного, неиссякаемого рога изобилия вранье и приветствия. Неужели опер был так наивен, что воображал, будто сахаропьеса перевоспитает нас? Вряд ли. Однако выключать радио запрещалось. Играли на нашей выдержке: вдруг кто-нибудь не выдержит, обронит насмешливое словцо – оперу донесут, и он разовьет бурную деятельность, доказывающую его высокую бдительность.

К тому времени моего бывшего редактора Цыпина, мастера парусного маневрирования среди рифов, уже не было в живых. Его преемникам стало стократ труднее: острых подводных камней конъюнктуры все прибавлялось, а ветер мог измениться за одну ночь на шестнадцать румбов.

Не думайте, что газеты выходили с белыми пятнами: они громили и бюрократизм, и волокиту, и обывательщину, избегая двух вещей – детализацию и статистику. Детали могут оказаться нездоровыми, а статистика – сенсационной. Допускались цифры и проценты (проценты – предпочтительнее!) главным образом, по сравнению с прошлым годом на то же число. Например: до первого марта посеяно на 22,47 процента больше, чем в прошлом году на то же число. Цифра есть, да какая точная!

Образцы такой статистики вы найдете даже в календаре. Срываю листок и читаю: "По количеству овец на 100 га сельхозугодий Киргизия занимает одно из первых мест в мире, превосходя такие страны развитого овцеводства, как Австралия, Аргентина и другие".

Приятно: превзошли! Перечитываю, чтобы насладиться еще раз. Что за черт! "По количеству овец на 100 га сельхозугодий". Но по этому показателю наипервейшее место в мире несомненно занимает Аравийская пустыня. Овец там, конечно, поменьше, чем в Киргизии, но сельскохозяйственных угодий и вовсе нуль. Календарная статистическая справка не врет, нет (все врут календари, кроме наших). Но она вводит "подпоказатель" – и минус начинает выглядеть, как плюс, отнюдь не становясь им.

Малое количество сельхозугодий отражается на самом овцеводстве – прочтите "Прощай, Гульсары!" Ч.Айтматова – повесть, в которой раскрыта вся сущность сталинизма, его равнодушие к общему, общественному, народному делу, прикрытое показухой, выполнением планов и директив, процентами и лжепоказателями… Австралия же, кстати, отстает "по количеству на 100 га" благодаря одной, хитро спрятанной от наших читателей малости: на ее сельхозугодиях производят хлеб. Да так много, что и нам его продают, ибо своего-то нам не хватает…

Но, может, я ломлюсь в открытую дверь? Когда издан календарь-то? Нет, все как надо: год и число – 1 февраля 1969 года, издан Политиздатом, тираж – 18 миллионов.

С Ефимом и Александром я провел много прекрасных дней – не дней изобилия, торжества и хмельного веселия, но дней общения с честными людьми. Коммунист, не убоявшийся пыток и смерти от рук врага, вызывает наше преклонение. Ну, а коммунист, который не отчаялся и не разуверился даже тогда, когда все отреклись от него и объявили его врагом?

Прогуливаясь по главной аллее, мы часто вспоминали жен. Случайно совпало, что все три были русские женщины. Верная жена Александра ждала его, а у Ефима случилось несчастье: жена прислала развод. А всего неделю назад приезжала на свидание! Она оставалась одна с ребенком, работая инженером на том же заводе, откуда взяли Ефима. Он не сомневался, что ее заставили: секретарь парткома вызвал и побеседовал по душам: так называлась беседа, когда один сидит на краешке стула, а другой тихими, сочувственными словами выматывает из него душу. Возможно, и директор был тут же. Когда их двое, они уже общественное мнение (в отличие от нашего, вдвоем с Серовым "сборища").