Михаил Байтальский - Тетради для внуков

Пусть в политике и экономике можно миновать капиталистическую формацию и перейти к социализму – в культуре последовательность особенно важна. Если общество чрезмерно обременено феодальными руинами – приниженностью, страхом перед высшими, угодничеством, слабой способностью осознания личности, расчистить эти руины не просто. Культура тем и отличается, что ее нельзя ломать. Она всегда – продолжение. Отрекаясь от вчерашнего, она все же продолжает его.

В нашем цехе, во втором механическом, обычно собирались в обед те, кому далеко домой. Цеховой столовой на заводе не было, и каждый ел принесенное из дому здесь.

Работал у нас демобилизованный солдат, неглупый парень, хороший рассказчик. Во время войны он был еще ребенком. Семья жила в оккупированной местности, и парень хорошо запомнил годы оккупации.

В один из обеденных перерывов он рассказал, как расправлялись с евреями. Всех жителей города собрали к месту казни. Евреев пригнали к заранее выкопанному рву и выстрелами по ногам загнали в него всех – мужчин, женщин, детей. Всех. И живых засыпали землей. Толпа жителей должна была стоять и смотреть. И он, мальчик, стоял и смотрел. А земля долго еще шевелилась над зарытыми заживо.

Он перестал есть и рассказывал, глядя в одну точку, словно все еще видел ЭТО. Молодые слесаря и токари слушали его, жуя свои бутерброды. Ни у кого не пропал аппетит.

Не слишком ли многого я требую от молодых? Может быть, только женщине позволено содрогаться, а будущему мужчине пристало внимательно прожевать нарезанное на кусочки сало, аккуратно стряхнуть крошки с газеты, сложить ее, сунуть в сумку, похлопать себя по карманам в поисках папирос и обратиться к соседу: "Дай закурить!" Потом, как делают все заядлые курильщики, постучать мундштуком папиросы по ногтю, сделать глубокую затяжку и, внимательно глядя на огонек своей папиросы, ловко пустить круглый завиток дыма… А земля все шевелится над закопанными заживо…

Очевидно, я требую лишнего. Сентиментальность отжила. Мы видели так много страшного, что место содрогания занял иммунитет. Миллионы трупов, минуту назад бывших живыми людьми, представить себе невозможно. И мальчики играют с завитками дыма, слушая и не слыша, как шевелилась земля над закопанными заживо евреями. Опять эти евреи! Как не надоест?

Мальчики таковы, какими их воспитало окружение. Все они – токари и слесаря невысокой квалификации, зарабатывают немного. Ни один, насколько мне известно, не живет на свои средства, все – на родительском иждивении. Заработок свой они тратят исключительно на собственные – не нужды, а удовольствия: кино, папиросы, выпивка, шикарная рубашка (пальто справляют родители). И все они, желая заработать, гонят и гонят побольше, – и без устали, до хрипоты, до остервенения ругаются с контролером ОТК (отдела технического контроля), утверждая, что наработанный ими для количества брак – он вовсе не брак, а годная продукция. И эта погоня за заработком, и это равнодушие к закопанным заживо – не сами же собой родились!

Особенно напорист в проталкивании брака Валентин, хорошенький мальчик с челкой до бровей. Сменного мастера и работников ОТК он считает своими личными врагами. Как-то я спросил его:

– Валя, а что, если шпилька, которую ты выточил, выпадет из гнезда? Авария же получится, ты представляешь, авария в шахте! Еще убьет кого-нибудь… Ты не видал раздавленного человека?

– Это дело не мое, а слесаря. Пусть забьет шпильку плотнее!

– Твою шпильку не забьешь, она насквозь пролетает. Да и слесарь – такой же парень, как ты. Почему он обязан думать об аварии, а ты – нет? Подумай!

Валентин пожал плечами и отвернулся. И надоел же я ему! И кто их придумал, этих предков? Зачем ему нравоучения?

Видно, я действительно требую лишнего. Валентин сам знает, как жить. Его учитель – жизнь, она преподает незаметно и не в форме надоедливых нравоучений. Если девушка за один год могла поддаться влиянию этого города – города без камуфляжа, где жестокость уголовников и надзирателей просачивается сквозь каждую щелку, что говорить о тех, кто родился и вырос здесь.

Да и сам город не окружен стеною. Воркута связана со всей страной – и магистралью, построенной на костях заключенных, и всеми видами общественной связи. Все города сообщаются между собой. В обществе, как и в физическом теле, действует система сообщающихся сосудов.

Гриша Баглюк и остальные мои друзья – такие же законные сыновья своего времени, как строители Днепрогэса, как солдаты Отечественной войны. Но и как оба Самодурова, как Корнев. Как эти мальчики из моего цеха.

Гриша был шахтер – так ведь и Корнев из донецких шахтеров. Революция открыла перед каждым рабочим невиданные возможности: вести людей вперед, управлять общественными процессами. Но тем самым она создала и опасности, уже через три года после смерти Ленина породившие артемовщину.

Два яблока висят на одной ветке. Крепчает ветер, раскачивает ветку. Одно яблоко падает, второе остается висеть. Случайность? Подними упавшее яблоко, разрежь его и найдешь внутри гусеницу. Она проточила сердцевину, сожрала семечки, ослабила плод. Гусеница могла заползти в другой плод – тут, действительно, дело случая. Но лёт бабочек, кладущих яйца, из которых рождаются гусеницы, не случаен. Лёт бабочек непременно и непреложно сопутствует созреванию плода.

Власть, которую получили герои артемовщины, все эти кумовья и вояки, закружила и расшатала их, и они упали с родившего их дерева. Видно, какая-то гусеница подгрызла их сердцевину и съела их совесть.

Пороки юношества приобретают иную форму, когда юноша взрослеет. Так гусеница вылетает из кокона преображенной, в виде яркой бабочки, которая теперь сама способна класть новые яйца. Приспособленчество, конформизм, лицемерие, чинопочитание – пороки взрослого человека – спрятаны под ярким узором красивых идейных лозунгов. Но бабочка – всего лишь перевоплощенная гусеница. Размеренно двигая челюстями, гусеница завтракает, потом ловко пускает в воздух кольца дыма и выплевывает крошки табака. А взрослая "окрыленная" бабочка подскажет, что плюнуть надо именно на могилу… Невольно вспоминается критическая свистопляска вокруг стихотворения Е. Евтушенко "Бабий яр".

Закономерна, думается мне, резкая поляризация в молодом поколении: эпоха толкает часть их к одному полюсу, других – к противоположному. Чем гаже одни, тем прекраснее другие. И происходит этот раздел не от классово-враждебной мозоли, как упрощенно представляют себе (и нам) доморощенные хирурги, неспособные подняться выше сапог и всегда готовые резать. Это куда сложнее, чем влияние цинизма, скептицизма или другого опасного изма. Оставаясь политическим явлением, оно несколько напоминает химическую реакцию, в результате которой образуется новое соединение, а элементы, не вошедшие в него, падают на дно сосуда или всплывают в виде пузырьков газа. Некоторые газы так неприятно воняют!