Михаил Байтальский - Тетради для внуков

При отсутствии двигающего науку меньшинства ее ждет застой – это самоочевидно. Новые идеи – научные, технические, социальные – рождаются у одиночек, иногда у двоих одновременно – они носятся в воздухе эпохи. Вспомним историю телефона, возникновение дарвинизма (Хаксли) [106], встречу молодых Маркса и Энгельса. Вокруг человека, кто первым скажет вслух, что старое уже не годится, ибо не соответствует новым открытиям и тормозит их, группируются люди, пришедшие к тем же выводам. От такого меньшинства идет движение вперед.

Иногда этой группе удается так быстро завоевать массу, что та единогласно или почти единогласно его поддержит. Но это случается в исключительные моменты и долго продолжаться не может. Жизнь идет, она неизбежно рождает новые меньшинства с новыми идеями. Их надо огласить, рассмотреть, найти лучшую и с ее помощью усовершенствовать старое учение. Постоянное, на годы и столетия утвердившееся единогласие означает только одно: всем, предлагающим новое, затыкают рот, едва они пикнут. Сатурн пожирает своих детей, опасаясь, что кто-то из них свергнет его.

Вечного единогласия в человеческом обществе, пока оно не стало армией роботов, быть не может. Общество живет, люди мыслят и меняются: один перешел из меньшинства в большинство, другой, наоборот, из довольных и равнодушных, перешел в стан недовольных. Недовольные (назовите их смутьянами, оппозиционерами, первооткрывателями, ревизионистами – как угодно) добиваются перемен. Так в свое время социал-демократы и в их числе большевики добивались социальных перемен. Недовольные нужны обществу.

Между властью и подвластными существует прямая связь управления и подчинения. Но в государстве, называющем себя государством свободы, нужна и обратная связь, через которую государство узнает о реакции граждан на свои действия. В человеческом обществе никогда не бывало и в обозримом будущем немыслимо, чтобы реакция всех его членов всегда была только положительной. Это немыслимо хотя бы потому, что власть не может выполнять задачу защиты человеческой свободы (которую все власти нашего времени провозглашают как одну из своих главных целей) иначе, как путем ее ограничения.

Так как общая свобода требует, чтобы я ни в коем случае не нарушал свободу других, то меня приходится ограничивать. Этим и занимаются власти, издавая законы, организуя силы общественного порядка, не давая никому распоясываться во вред другим: свобода каждого имеет предел в свободе других.

Власть должна – без этого она не власть – стеснять свободу подвластных. Но где граница стеснения? И постоянно ли одна и та же?

Она изменчива, изменчиво и само понятие свободы. В разных областях человеческой деятельности (чтение книг, высказывание своих мыслей, передача информации, обмен письмами, перемена места жительства и т. д.) границы свободы и несвободы подвижны. Мало того: понимание границ у властвующих и подвластных неодинаково.

Например, власти считают правильным ограничить переезд граждан из деревни в город и из малых городов в большие. А массы граждан пытаются разными способами обойти это ограничение, стремятся в город и вовсе не считают это плохим ни для себя, ни для других. Налицо два противоположных взгляда на то, где лежит граница свободы передвижения.

Только обратная связь между избирающим народом и его избранниками способна обеспечить правильную работу системы демократии, регулирующей объем человеческих прав и свобод.

Подлинная демократия сочетает в себе, кроме права выбирать и смещать своих выборных, еще третье важнейшее право: право оппозиционного меньшинства в любое время поднять вопрос о доверии к избраннику большинства.

Падение президента Никсона в США явилось результатом статьи, которую написал один человек. Нет иного надежного способа обратной связи между властью и народом, кроме свободы выражения мыслей, принятой как руководящий принцип демократии. Не затыкать рот!

Свобода слова обеспечивает даже одному гражданину возможность заявить свое мнение: может случиться, что никто его и не поддержит, но возможно, что он привлечет на свою сторону большинство. А самому большинству она обеспечивает возможность каждодневно проверять свою правоту и исправлять свои промахи. И наконец, она не дает властям закаменеть в самодовольстве и самоуспокоении.

Гласность можно уподобить стрелке прибора, постоянно находящегося перед вашими глазами и в любую минуту показывающего, в каком режиме работает машина демократии. Отсутствие гласности равнозначно отсутствию прибора.

Буржуазия – именно она, а не кто другой! – изобрела главные современные инструменты гласности: прессу и широкое радиовещание. Не буржуазным способом обратной связи была (и осталась) челобитная.

Посылки ходоков, челобитные, заявления и прошения – это всего только плохонькие воды фальшивой, ничего не дающей обратной связи. Точнее будет назвать ее антисвязью. Ее положительное действие ничтожно, а отрицательное огромно: она отучает всех нас говорить всенародно, публично, открыто и смело со своей властью. Она приучает нас униженно просить там, где мы вправе свободно требовать. Опасность антисвязи многократно возрастает, когда дело происходит в стране, народ которой столетиями знал только челобитную.

Замена системы "большинство-меньшинство" системой единогласия, означающей попросту ликвидацию меньшинства, есть прыжок из царства необходимости, как называл его Энгельс, в царство тоталитарности. Если в этом благословенном царстве и появится кто-то, кто предложит путь в царство свободы, он будет немедленно схвачен и посажен в психушку. Так, может, и вправду надо быть сумасшедшим, чтобы вообразить, будто существует дорога от тоталитаризма к свободе?

То, что я написал о Еве и ее работе, которой она отдала свою жизнь, кажется мне ключом к познанию перемен, происшедших в психологии функционеров.

За полвека создана и, по крайней мере, сотнями тысяч (если не миллионами) освоена новая профессия: специалисты по идейному поощрению других к работе. Когда-то они были действительно идейными и верили в общественную полезность своей функции. С превращением их профессии в массовую уровень ее снизился до простого чиновничьего отбывания, превратился в должность, не требующую никаких знаний в той области, которую они идейно обогащают.

Люди старого пропагандистского типа отжили. Тогдашние горячие призывы, вскоре ставшие штампами (вроде "засучив по-большевистски рукава, возьмемся за работу"), сейчас смешны. Магия слов превратилась в словесный обряд. Как современный функционер умеет отлично функционировать, не обращаясь к своей совести и не спрашивая себя, верит ли он сам в то, что он пропагандирует или не очень верит (и этим он решительно отличается от Евы!), так и массе, на которую нацелена его агитация, дарованы разные степени лицемерия. Ты можешь верить глубоко, можешь верить мелко, можешь даже притворяться – только перед телеобъективом улыбайся, делай преданное выражение лица, аплодируй, подписывай обязательства – но ни в коем случае не выдавай себя ни перед высшим начальством, ни, боже упаси, перед иностранцем!