Ольга Власова - Рональд Лэйнг. Между философией и психиатрией

Идеи, которые Лэйнг развивает до середины 1960-х гг., лежат в русле предметной области психиатрии. Как проницательно отмечает Мартин Ховарт-Вилльямс, Лэйнг все еще говорит о психически больных людях, т. е. разделяет с традиционной психиатрией общий предмет, хотя и предлагает альтернативные пути исследования [258]. Содержание его работ вполне ортодоксально, пока отличается только форма. Однако начиная с 1964 г., после завершения сартрианских штудий, направленность его исследований меняется.

В этот период Лэйнг не только коренным образом изменяет вектор своих поисков и формулирует новые идеи, но и переоценивает свое раннее творчество. Эти изменения становятся заметны поэтому не только в статьях и выступлениях, но и в предисловиях к переизданиям его старых работ. В сентябре 1964 г. в предисловии к «Разделенному Я» он пишет:

Психиатрия, да и некоторые психиатры, могли бы быть на стороне трансцендирования, подлинной свободы и подлинного развития человека. Но психиатрии так легко быть техникой промывания мозгов, управления поведением… Лоботомия и транквилизаторы… переносят решетки Бедлама и запертые двери внутрь пациента. Мне хочется подчеркнуть, что наше «нормальное», «привычное» состояние чаще всего есть отречение от экстаза, измена своим потенциальным возможностям [259].

Такая ярая критичность была нехарактерна для его ранних экзистенциальных работ.

Как уже отмечалось, начиная с 1964 г. в статьях и выступлениях Лэйнг формулирует идеи, которые составят содержание «Политики переживания». Первой в этом ряду становится лекция, опубликованная в 1965 г. как «Насилие и любовь» в «Journal of Existentialism» [260]и как «Уничтожение невинных» в «Peace News » [261]. Эта лекция является связующим звеном между идеями Лэйнга периода «Здоровья, безумия и семьи» и периода «Политики переживания». В ней Лэйнг все еще говорит о семье, семейных ролях и семейном воспитании, использует идею отчуждения практики в процесс и развивает заинтересовавшую его после окончания работы над последней книгой тему мистификации. Однако здесь уже звучат новые нотки: весь материал вращается вокруг сквозной линии – отчуждения:

В сердце каждого из нас обосновался другой, и каждый из нас называет этого другого собой. Человек, который не является собой ни для себя, ни для другого, точно так же, как другой не является собой ни для себя, ни для нас, будучи кем-то другим для кого-то другого, – этот человек не в состоянии узнать ни самого себя в другом, ни другого в себе. <���…> Утрачивая самих себя и одновременно создавая иллюзию, что каждый из нас является автономным эго , мы вынуждены, заручившись внутренним согласием и совершив невероятное усилие, смириться с внешним принуждением [262].

В этой лекции Лэйнг впервые подробно говорит об отчуждении. И этот разговор был, в принципе, не нов. Он развивает марксистское настроение, которое тогда было свойственно многим левым, однако понимает отчуждение не вполне в марксистском духе. Разумеется, это отчуждение не продуктов труда, это экзистенциальное или, в каком-то смысле, психологическое отчуждение. Для Лэйнга отчуждение в том, что люди не опознают и не принимают собственных чувств, не реализуют свои желания и потребности, попросту не могут быть собой [263].

Ребенок, поясняет Лэйнг, рождается в этот мир невинным, таким же, какими рождались дети в каменном веке, а затем этот мир портит его, отчуждает его от его опыта, и в этом отчуждении центральную роль играет семья. В процессе воспитания в семье ребенку объясняют, как нужно переживать мир, в каких словах его описывать, и маленький ребенок постепенно начинает забывать себя и становится таким, каким его желает видеть общество. Над ребенком совершают насилие, которое в современном обществе называется любовью:

К тому времени, когда новому человеку исполняется лет пятнадцать, перед нами уже во всем подобное нам существо – полубезумное создание, более или менее приспособленное к свихнувшемуся миру. В наш век это нормальное состояние. <���…> Мы весьма эффективно разрушаем самих себя насилием, замаскированным под любовь [264].

В этом выступлении в свете более раннего творчества Лэйнг уже движется дальше, и предвестником этого движения как раз и становится его ярко выраженная критическая позиция. Если ранее он направлял свое внимание на непосредственную коммуникацию и, следуя феноменологическому методу, воздерживался от каких-либо суждений, теперь он стал говорить то, что думает о причинах происходящего.

Изменение курса становится более всего заметно в статье «Шизофрения и семья» [265]. Эта статья в каком-то смысле становится поворотной для творчества Лэйнга. В ней он уже говорит не о непосредственном постижении и понимании шизофрении, а о ситуации диагностирования шизофрении. На место шизофрении как опыта и поведения в качестве предмета исследования приходит, таким образом, шизофрения как диагноз.

Лэйнг здесь впервые в своем творчестве отчетливо ставит вопрос «Что означает диагноз „шизофрения“?» и, стремясь найти хоть какой-то ответ, обращается к Крепелину, Сасу, Гофману и Бейтсону. Он опирается на утверждение Саса «Однозначно ошибочно считать это фактом. Вполне правомерно считать это гипотезой. И нет необходимости формулировать предположение или выносить приговор» [266]. Указывая на сомнительность этой позиции, он обращается к исследованиям Гофмана и Бейтсона. Все это позволяет ему остановиться на трактовке шизофрении не как опыта, а как социального акта. Социальный статус диагноза «шизофрения», начиная с этой работы, он и продолжает исследовать дальше.

В том же русле звучат идеи статьи «Является ли шизофрения болезнью?» [267], которая стала основой нескольких его последующих статей и выступлений и вместе со статьей «Шизофрения и семья» составила пятую главу «Политики переживания». Эта работа к тому же становится не менее значимой, чем предыдущая, поскольку в ней Лэйнг впервые предлагает идею «шизофренического путешествия».

Лэйнг здесь отталкивается от того факта, что иногда в течение своей жизни люди попадают в безвыходные или трудные ситуации. Некоторые справляются с ними, а некоторые отдаются во власть событий. Но неразрешимая жизненная ситуация не всегда, на его взгляд, приводит человека к поражению, не всегда он должен признать свою слабость или покончить собой. В некоторых случаях, как отмечает Лэйнг, природа приходит ему на помощь и запускает процесс исцеления. Такой процесс исцеления походит, на его взгляд, на процедуры инициации у примитивных народов, во время которых человек проходит через опыт 1) смерти, 2) путешествия в потусторонний мир, 3) возвращения из потустороннего места и времени в «здесь» и «сейчас» и возрождения. «Шизофрения – это беспорядочная попытка пройти этот цикл» [268], – подчеркивает он.