Михаэль Фишкин - «Третий ангел вострубил...» (сборник)

– Есть что-то в том, что бабка говорила, ― затянувшись сигаретой и выпустив изо рта дым, сказал один из солдат, ― я слышал от ребят-разведчиков из нашего батальона, что сейчас на станции переполох ― там боятся, что вся эта радиоактивная зараза просочится в грунтовые воды и тогда отравится масса народа. Чтобы этого избежать, собираются строить бетонную охлаждаемую подушку под взорвавшимся реактором. Нагнали сюда метростроевцев и шахтеров ― несчастным предстоит серьезно облучиться! Кроме того начали окапывать и бетонировать подступы к реке Припять, это ведь приток Днепра.

– А что она несла про эту полынь? ― спросил другой солдат.

– Я где-то слышал, что название города «Чернобыль» возникло от названия растения чернобыльника ― горькой полыни. Здесь его полно растет.

– Ой, не нравится мне все это, мужики! ― резюмировал третий солдат.

Вернувшегося в лагерь Михаила ждал сюрприз ― долгожданный ответ от Нины. Он дрожащими руками взял заветный конверт, на котором красивым Нининым подчерком было написано «УССР. Киевская область. Иванковский район. Село Оранное. в/ч 18977Д. Лейтенанту Векслеру М.В.». Адрес был фиктивным ― Оранное располагалось в нескольких километрах от этого места в сторону Киева, но оно было ближайшим к лагерю населенным пунктом. Михаил не решился сразу вскрыть конверт, сунул его в карман брюк и направился к ближайшему лесу. Присев на лежащий ствол давно упавшего и гниющего дерева, он осторожно открыл конверт и, наконец, прочитал письмо. «Здравствуй, Миша! Мне трудно тебе об этом писать, но получив от тебя эти неприятные новости, я долго плакала, не в силах помочь тебе. Вчера мы обсудили с папой возникшую проблему и пришли к решению, что лучше будет, если мы прямо сейчас разорвем наши отношения. Пойми меня правильно: я не представляю свою будущую семейную жизнь без детей, а связав свою судьбу с облученным человеком, невольно подвергаешь опасности здоровье будущих детей. Я от всего сердца желаю тебе выбраться из этого ада с наименьшим вредом для здоровья! Постарайся понять и не думай обо мне плохо. Нина».

У доктора потемнело в глазах. Ему не хотелось жить. Скомкав письмо и бросив его в траву, он, покачиваясь как пьяный, не разбирая дороги, направился в сторону лагеря.

По пути Михаил встретил своего давнего приятеля Владимира Ивановича Соколова. Тот сидел на походном стульчике у входа в бригадный медпункт. Соколов еще издали увидел лейтенанта с мрачным выражением лица, и в своем балагурно-грубоватом тоне приветствовал его:

– Вдруг откуда не возьмись появился в роте!.. Что не веселый?

– Да так: письмо получил нехорошее.

– Что? Небось подруга отказала? Ничего удивительного ― наверняка столичная штучка: они там все рационалистки! Не бери в голову ― может это и к лучшему. Друг познается в беде. Господь в последний момент уберег тебя перед тем, как ты засунул голову в пасть тигру! Так что радоваться надо, а не страдать! Давай лучше вместе напишем письмо в наш рентгеновский кабинет ― а то они до сих пор не знают, куда их заведующий запропастился. Вот послушай, как я его начал: «Здравствуйте, дорогие мои коллеги! Пишут вам с территории Чернобыльской АЭС и низко кланяются ваш начальник и ортопед Векслер. Как бы вам объяснить здешнюю обстановку? В общем, когда вы утром перед началом работы кабинета включаете высокое напряжение и боитесь облучения, это для нас здесь как утренняя гимнастика. От полученной дозы мы скоро начнем светиться. Если вернемся, можете приглашать нас вечером в гости и экономить на освещении». Ну как?

Доза полученной радиации с самого начала кампании была расчетной и ежедневно записывалась на специальных листках-вкладышах в военные билеты. Попытка снабдить весь личный состав компактными индивидуальными накопительными дозиметрами не увенчалась успехом. Дозиметры были выданы каждому солдату и офицеру и прикреплены к поясному ремню. Показания их считывались раз в неделю особым прибором, который был в распоряжении специально назначенных в каждом батальоне ответственных. Эти люди не сразу, но обратили внимание, что «приборы» эти ничего не фиксируют. Был проведен простой эксперимент: экипаж одной из разведывательно-дозиметрических машин отстрелил штифт со связкой этих приборов рядом с аварийным энергоблоком на станции. Через сутки нахождения в зоне высокой радиации приборы были собраны. По логике вещей они должны были показать дозу минимум в сто рентген, но их показания замерли на нуле.

После этого камуфляжные дозиметры были срочно изъяты из употребления и расчетная система снова стала единственной.

Доза, после измерения уровня радиации на местности, рассчитывалась при помощи несколько громоздкого дозиметрического прибора ДП-5. Прибор представлял собой небольшой ящичек в коричневом кожаном кожухе. Ремень, прикрепленный к нему, вешали на плечо или на шею. Полученный уровень, обозначенный в рентгенах в час, умножался на время, проведенное на этой территории. Так получали дозу, выраженную в рентгенах или бэрах. С началом поездок в зону радиации лейтенант Векслер тоже получил такой прибор. Время от времени Михаил включал его и на территории лагеря. Картина была неутешительной: как правило, стрелка прибора показывала высокие уровни радиации. Это держало Михаила в состоянии постоянного нервного напряжения. Приборы, поставленные в разведывательных машинах и на джипах, раздражали еще больше: они издавали неприятные щелкающие звуки, и частота этих щелчков возрастала с увеличением уровня радиации. От этой «музыки» можно было сойти с ума!

Вернувшись со станции, Михаил вошел в свой медицинский пункт, намериваясь хотя бы на четверть часа прикорнуть, пока не появились первые пациенты. Лейтенант не успел расположиться на жестких нарах, как услышал необычно сильный шум со стороны лагерного плаца. Почти инстинктивно он снова быстро намотал портянки и, на ходу натягивая сапоги, выскочил из палатки. На плацу царило оживление: двое солдат держали за руки вырывающегося средних лет резервиста. Он был в состоянии наивысшего нервного возбуждения, выкрикивая какие-то непонятные слова.

– Дезертира поймали, ― объяснил подошедшему лейтенанту Векслеру один из толпившихся рядом солдат, ― мы уже почти подъехали к лагерю, как он выпрыгнул из крытого кузова и сиганул в лес. Благо ехали медленно, и он, спрыгнув, не сломал себе ничего. Ну, мы ― за ним: еле догнали. Ребята, которые с ним в палатке живут, рассказывали, что он последние дни шибко грустил. Все жену и детей вспоминал. Сетовал, что никогда их не увидит, умрет от радиации. Теперь уж точно долго не увидит ― знамо дело, под трибунал пойдет.

Как-то вечером в палатку доктора Векслера заглянул его старый знакомый, врач соседнего батальона, доктор Семен Шмулевич. Со времени их последней встречи на летном поле перед отправкой на Украину им ни разу не удавалось по-настоящему поговорить. Напряженная жизнь в лагере оставляла время только для коротких приветствий и рукопожатий. А подавленное настроение первых недель в зоне не располагало к ведению бесед.