Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 2

Александр высоко оценивает очарование кавказских женщин и доказывает им это на деле, будь они профессиональными баядерками или просто любительницами подарков. Но еще более он восхищается красотой грузинских мужчин, так сильно, что испускает «невольный крик восхищения» при виде этого «подобия греческого бога, сошедшего на землю» в живописных лохмотьях. Или же проникается невероятной симпатией к молодому грузинскому князю, уверяя, что никогда «не видел ничего прекраснее, грациознее, поэтичнее, чем этот человек». Страна тоже ему нравится. «Мрачной властительнице России, которая не рада своему величию», он противопоставляет «веселую рабыню Грузию, рабское положение которой не может ее омрачить». Надо сказать, что по всему Кавказу известность его еще больше, нежели в России. Однажды встретился ему на пути с его казачьим эскортом татарский князь, сопровождаемый четырьмя сокольничими и шестью пажами. «Плюс от пятидесяти до шестидесяти татарских всадников в их самом богатом и забавном военном облачении, потрясающих ружьями, вздыбливающих своих коней с возгласами «Ура!» Оба войска смешались, и наш эскорт умножился до ста пятидесяти человек.

Сознаюсь, что радость моя при виде этого граничила с гордостью. Работа, стало быть, не напрасный труд, а репутация — не пустой звук! И тридцать лет борьбы за художественное дело могут быть вознаграждены по-царски! Да и возможно ли даже для царя сделать больше, чем было сделано для меня?» Но впереди Дагестан, где в Дербенте, основанном Александром Македонским как железные ворота, «великая стена, предназначенная отделить Азию от Европы, и остановить своим гранитом и медью полчища скифов», Александр будет коронован императором литературы. Пока князь Багратион с почетом принимает его в городе, прибывает делегация из Персии. В этой стране книги Александра еще не переведены, но один перс читал его романы по-русски, а потом пересказывал другим, и теперь все они — страстные поклонники «Мушкетеров», «Королевы Марго» и «Монте-Кристо». В ответ на речь, полную неумеренных похвал, Александр смиренно ответил, что всю жизнь вершиной его «амбиций было соперничество с Саади без всякой надежды стать ему конкурентом». После этого привели четверку лошадей. Александр тихонько спрашивает у Багратиона, не являются ли часом и они почитателями его творчества. Оказывается, они просто должны доставить его к губернатору. Подобные почести подавляют Александра:

«— Вы уверены, что все эти люди не принимают меня за потомка Александра Великого, построившего, по их мнению, этот город?

— Берите выше; они принимают вас за самого Александра Великого».

Баку, потом Тифлис, где празднует он новый 1859 год. Слезные прощания с Калино, который должен вернуться в Москву. Александр напряженно работает над книгами «В России» и «Кавказ», составившими более двух тысяч страниц. Дабы увеличить объем, Александр включает в свой текст страниц пятьдесят из книжки некоего Эдуарда Мерльс о пленении француженки на Кавказе, что дает повод для обвинения в плагиате [154] Alexandre Dumas et son oeuvre, opus cite, p. 448. . Александр проигрывает процесс, пресловутая француженка исключена из переизданий, поскольку неизвестно, кому принадлежат права на использованные страницы, и совершенно непонятно, кто же от этого оказался в выигрыше. В начале февраля Александр и Муане приезжают в Поти, на Черном море. В ближайшие десять дней отсюда не отправится ни один корабль, и Александр пишет, охотится, ловит рыбу. Среди слуг гостиницы «Яков» выделяется «красивый и крепкий малый лет двадцати двух — двадцати трех» по имени Василий, который не производит впечатления ни вора, ни пьяницы, ни идиота. Александр предлагает ему поехать во Францию, и грузин Василий останется его слугой до конца дней Александра. Посадка на русское судно, в Трабзоне пересадка на французское, которое шесть дней будет стоять в Константинополе. Александр не сходит на берег, ибо этот город вне его программы, и он намерен посетить его во время следующего путешествия. Зато он останавливается на острове Сирос (Кикладские острова). Не для того, чтобы отыскать там дом улиссова свинопаса Эвмея, но чтобы заказать там яхту «Монте-Кристо». Сделка заключена «с лучшим строителем острова Пагайадой. Сговорились на семнадцати тысячах франков. Ровно половина той суммы, которую запросили с нас во Франции» [155] О приключениях яхты «Монте-Кристо» рассказывается в «Одиссее 1860» в № 1 возобновленной газеты «Монте-Кристо» от 1 января 1862 года и в последующих номерах. . Благодаря Эдмону Абу, порекомендовавшему воспользоваться услугами греческих судостроителей, Александр в кои-то веки заключил выгодную сделку. И здесь начинается одиссея яхты «Монте-Кристо».

9 марта Александр сходит на берег в Марселе в калмыцком костюме, мохнатой шапке, с патронташем и с саблей. Неизвестно, сохранится ли у него этот новый сценический костюм до самого Парижа. Как будто бы он был уже не в нем во время большого банкета в ресторане Мадлен, устроенного друзьями в честь его возвращения. Мери декламирует нескончаемые стихи во славу Путешественника, из которых, в частности, становится известно, что во время перехода через Кавказские горы «Титан труда в поспешности своей / Взобрался на скалу, где умер Прометей». Кстати, Александр тогда мог бы и освободить Прометея, если бы Исаак Лакедем его не опередил. Не только Мери принимает участие в чествовании Александра. Мало склонный к нежностям Бодлер восхищен рецензией Александра на Салон живописи 1859 года, опубликованной в «l’Independance beige»: «Возможно ли поверить, что автор «Антони», «Графа Германна», «Монте-Кристо» — настоящий ученый? Нет, не так ли? Возможно ли поверить, что он настолько осведомлен в изобразительном искусстве, в изучении которого столь терпелив? Тоже нет. Это было бы даже, как мне кажется, противно самой его натуре. Ну так вот, он являет собой пример, доказывающий, что воображение, пусть даже не подтвержденное практикой и знанием технической терминологии, вовсе не обязательно диктует лишь еретические глупости в той области, в которой он оказывается по большей части компетентным. <���…> То, что этот человек, сам по себе воплощающий универсальную витальность, восхитительно воспел эпоху, исполненную жизни, то что создатель романтической драмы воздал хвалу, и, уверяю вас, по-своему величественно, счастливому времени, где рядом с новой литературной школой расцветает новая школа живописи: Делакруа, оба Девериа, Буланже, Портле, Бонингтон и т. д., так этому нечего удивляться! — скажете вы. Это его прямое дело! Laudator temporis acti! Но то, что он так умно воздал должное Делакруа и так точно объяснил природу безумия его противников, что он пошел еще дальше, показав, в чем погрешности самых сильных из совсем еще недавно славных художников; что он, Александр Дюма, столь сговорчивый и неосторожный, так наглядно показал, например, что Труайон — не гений и даже то, чего ему не хватает, чтобы хотя бы притвориться гением, и это, скажите-ка мне, мой дорогой друг, столь же просто по вашему мнению? Конечно, все это написано с той драматургической небрежностью, к которой он привык, беседуя со своей огромной аудиторией; и тем не менее сколько изящества и неожиданности в выражении истинного! Мой вывод вам уже ясен: если бы Александр Дюма, который не является ученым, не обладал бы богатым, к счастью, воображением, услышать от него можно было бы только глупости; говорит же он, и хорошо говорит, толковые вещи, потому что… (как бы получше закончить), потому что воображение, благодаря своей компенсирующей природе, содержит критический разум» [156] Charles Baudelaire, «La reine des facultes», in Salon de 1859, Oeuvres completes, Paris, Pleiade, 1976, tome II, pp. 622 et 623. .